4. Коми колхозная деревня в послевоенные годы 1946-1958

120
Социально-экономическая ситуация в колхозной деревне изменилась к лучшему со второй половины 1953 г., благодаря своевременным и решительным действиям правительства Г.М. Маленкова, поддержанным решениями партии. В результате увеличения доходов коллективных хозяйств и беспрецедентного снижения налоговых ставок отмечались резкий рост денежных доходов колхозников, расширение рыночной торговли и, в конечном счете, улучшение потребления и уровня жизни. К сожалению, данной тенденции не суждено было приобрести долговременный характер. Смещение Г.М. Маленкова с поста главы правительства в феврале 1955 г., а в июне 1957 г. со всех государственных постов, с одновременным исключением из партии, ознаменовали собой, кроме всего прочего, новый курс по отношению к колхозному крестьянству, характеризовавшийся возвратом к прежней системе ценностей, периода второй половины 1940 - начала 1950-х годов. Крестьянскому подворью вновь был нанесен сокрушительный ущерб.
Однако правительству полностью отказаться от социальной политики в деревне было уже невозможно. О решимости политического руководства страны сделать все для удовлетворения "возрастающих нужд советского народа" было заявлено открыто. Отказ от этого шел бы вразрез социальным ожиданиям и грозил кризисом доверия. Н.С. Хрущев вынужден был балансировать между "накладностью"107 для государственного бюджета продолжения проводимой социальной политики и опасностью роста напряжения в обществе, усилением социального протеста.
Уровень денежных доходов на трудодни, благодаря государственной поддержке, продолжал расти. С 1953 г. государством был сделан крупный шаг навстречу нуждам колхозного населения страны. Крестьянам постепенно становились доступны ранее не мыслимые промышленные товары, продукты питания, культурные блага. Огромным плюсом было развитие бесплатного образования и медицинского обслуживания, считавшихся одними из главных социальных завоеваний советского государства. Однако, в целом, уровень материального обеспечения работников сельского хозяйства был гораздо ниже, чем в других отраслях народного хозяйства, что делало аграрный труд социально непривлекательным и обуславливало неудовлетворенность крестьян своим материальным положением. Необходимо признать, что к концу рассматриваемого периода проблема должной материальной заинтересованности колхозников в труде все еще оставалась нерешенной.
121
Методы стимулирования труда крестьян в колхозном производстве
Среди крестьян имеется еще немало таких людей, которые сомневаются в правильности колхозного пути. И в этом нет ничего удивительного108.
И.В. Сталин
Сейчас можно с уверенностью сказать, что преимущества колхозного строя полностью осознаны буквально всем населением. Теперь, может быть, только какой-нибудь старик скажет, что прежде было лучше. Но такие случаи всегда ведь бывали. Помню, когда я был еще мальчиком, некоторые деревенские старухи говорили, что при крепостном праве жилось лучше. И если сейчас где-нибудь можно услышать такие разговоры, что прежде, при индивидуальном хозяйстве, было лучше, то ведь это не является показателем109.
М.И. Калинин
Успешное решение таких насущных для советского государства задач, как снабжение промышленности финансовыми средствами, сырьем и трудовыми ресурсами, обеспечение населения продуктами питания, возложенные И.В. Сталиным и его преемниками на колхозную деревню, зависело, прежде всего, от главного действующего лица - крестьянства, степени его трудовой активности. Этому вопросу политическое руководство страны уделяло самое пристальное внимание на протяжении всей истории существования колхозного способа производства в аграрной отрасли социалистической экономики. Победа СССР во Второй мировой войне была в значительной степени обусловлена мощными ресурсными возможностями тыла, в том числе, несомненно, и колхозной системы. Колхозная деревня оказалась способной выдержать все нелегкие испытания, выпавшие на ее долю в годы войны. Важно при этом отметить, что успех общественного производства был достигнут исключительно за счет сверхусилий крестьянства, его настоящего трудового героизма, основанных на мощном подъеме патриотических чувств, ненависти к врагу, которые временно замещали фактическое отсутствие какого бы то ни было ощутимого материального вознаграждения. После окончания войны такой важный моральный фактор трудового стимулирования, как борьба с врагом ради спасения Отечества, утратил свою актуальность. Новые условия хозяйствования, связанные с отменой чрезвычайного военного положения в стране в 1945 г., поставили перед властью вопрос о необходимости обновления системы методов мобилизации трудовых ресурсов деревни на развитие колхозного производства для повышения его эффективности.
По своему характеру практикуемые советским государством методы побуждения к труду колхозников можно разделить на две категории: экономические и внеэкономические. Соотношение этих категорий в рамках исследуемого периода было различным. В период 1946-1953 гг. (до начала реформ в аграрной сфере) основной приоритет отдавался методам внеэкономического стимулирования к участию в "общественном хозяйстве", в период 1953-1958 гг. большое значение приобрел вопрос о возможности усилить роль "ленинского принципа" материальной заинтересованности колхозников в результатах своего труда.
Экономические методы существовали, прежде всего, в форме натуральных и денежных выдач на выработанные трудодни, которые должны были играть роль вознаграждения крестьянам за труд в общественном хозяйстве. Трудоднем, как известно, называлась весьма специфическая форма учета труда, имеющая в виду его количество и качество, согласно утвержденным государством расценкам и нормам выработки. Последние неоднократно пересматривались (в 1947 и 1956 гг.) в сторону повышения первых и понижения - вторых. Вес трудодня полностью зависел от фонда оплаты, который формировался согласно "непоколебимому закону артельной жизни"110 - "Примерному уставу сельскохозяйственной артели" - в последнюю очередь, лишь после всех расчетов с государством и удовлетворения внутрихозяйственных нужд. По этой причине уровень оплаты труда в колхозах, как изложено в предыдущем параграфе, был крайне невысоким.
Как уже указывалось, в первые послевоенные годы (1946-1952) материальное стимулирование к труду в сельском хозяйстве было явно не достаточным для того, чтобы создать реальные стимулы к участию в колхозном производстве. Мизерные размеры натуральных и денежных выплат на трудодни не играли и не могли играть функцию материального вознаграждения за труд, не соответствовали задаче воспроизводства рабочей силы.
Политическое руководство страны до 1953 г. полагало нецелесообразным обеспечить должный уровень материальной заинтересованности колхозников в труде, экономически обуславливающий их высокую активность. Такая позиция была вызвана тем, что повышение оплаты труда колхозников неизбежно приводило к потере значительной части государственных средств, что резко снижало народнохозяйственную рентабельность колхозной системы и лишало ее существование всякого смысла. Глава советского правительства И.В. Сталин считал подобные меры совершенно не оправданными, полагая, очевидно, что существует арсе
123
122
нал эффективных (а главное - дешевых) средств внеэкономического характера, способных, по его мнению, не только решить проблему трудовых ресурсов колхозов, но и добиться увеличения производства сельскохозяйственной продукции.
После смерти И.В. Сталина новое правительство СССР, не имевшее того колоссального и незыблемого авторитета в обществе, которым обладало предшествующее, изначально было ограничено в выборе средств при решении насущных социально-экономических проблем в деревне. На непопулярные, жесткие меры идти было рискованно: то, что народ безропотно прощал своему Великому вождю, в перспективе не обязательно бы сошло с рук его преемникам, пусть даже из недавнего ближайшего окружения. Было крайне необходимо, хотя бы из тактических соображений, чтобы с самого начала новая социальная политика получила одобрение и поддержку широких народных масс. Вместе с тем подъем уровня жизни на селе, по мысли нового руководства, отвечал и стратегическим задачам развития экономики, он мог создать реальные предпосылки для более интенсивного труда колхозников и резкого роста колхозного производства. Однако этого достичь не удалось.
В первые послевоенные годы (до середины 1953 г.), с тем, чтобы решить хронические проблемы колхозной экономики, в соответствии с главным условием функционирования сталинской колхозной системы - неизменностью приоритетного инвестирования нужд тяжелой промышленности и оборонного комплекса страны, руководству СССР ничего другого не оставалось, как широко использовать противоположный материальному стимулированию метод мобилизации трудовых ресурсов, а именно - внеэкономическое принуждение.
Этот метод состоял из мер "воспитания", т.е. идеологического манипулирования сознанием крестьян, путем навязывания разного рода социальных мифов и собственно административного нажима. Термины "кооперация" (коллективизация) и "воспитание" всегда шли рядом, как бы подчеркивая невозможность одного без другого. Важность воспитания и убеждения крестьянства в процессе кооперирования деревни подчеркивалась В.И. Лениным в его последних работах, посвященных этому вопросу. Вышедшая многотысячным тиражом в нескольких изданиях в середине 1920-х годов научно-популярная брошюра известного советского экономиста-аграрника А.В. Чаянова "Краткий курс кооперации" носила достаточно заметный пропагандистский характер и в заключительной части содержала прямое обращение к крестьянству: "Для тебя к светлому счастью трудовой жизни нет иного пути, кроме пути кооперативного. Знай, что этот путь - единственный
124
путь!"111 В книге отмечалось, кроме всего прочего, что "кооперация, помимо торговой работы, ведет в деревнях культурно-просветительскую работу"112. И.В. Сталин в речи на конференции аграрников-марксистов в 1929 г. отмечал: "Было бы ошибочно думать, что ежели даны колхозы, то дано все необходимое для построения социализма. Тем более ошибочно было бы думать, что члены колхозов уже превратились в социалистов. Нет, придется еще много поработать над тем, чтобы переделать крестьянина-колхозника, выправить его индивидуалистическую психологию (курсив наш. - Авт.) и сделать из него настоящего труженика социалистического общества"113.
Возможно, что один и тот же термин - "кооперация" - во всех трех случаях понимался несколько по-разному, однако все точки зрения сходились на том, что внедрение кооперативных форм аграрного хозяйствования в мелкокрестьянской стране невозможно без существенной ломки традиционного мировоззрения жителей деревни.
В чем же заключалась та система ценностей, которая должна была, по мысли И.В. Сталина, стать неотъемлемым атрибутом сознания нового формируемого человека, "настоящего социалистического труженика"? Анализируя логику практикуемых средств, можно сделать вывод, что основным психологическим качеством нового человека должно было стать полное самоотречение от собственных интересов. Колхозники должны были проникнуться своего рода священным подвижничеством, неким идеалом беззаветного служения государству и народу, ставящим на второй план личное, вплоть до полного самоотречения. Применительно к советскому крестьянству под "преступными" понимались все "частнособственнические пережитки", т.е. личный интерес. Даже проявление вполне естественного для любого человека инстинкта самосохранения могло быть расценено как свидетельство "индивидуалистического эгоизма", "антиобщественного поведения". Недаром крестьянин, не вступивший в колхоз, приобрел громкое название: "единоличник". В такой системе ценностей общественное благо получает абсолютный приоритет над личным, коллективное - над индивидуальным. Содержание общественного блага зависело от каждого конкретного случая, но при любых обстоятельствах в его основе лежали исключительно интересы государства.
Официальная пропаганда распространялась через средства массовой информации. Сельским жителям усиленно навязывалась мысль, что колхозная система, основанная на "Сталинском уставе", своего рода аграрной конституции, есть неизбежный и единственно возможный способ достижения зажиточной и куль
125
турной жизни для крестьян, идеально сочетающий интересы как самих колхозников, так и государства в процессе строительства социализма и подъема экономики. Газеты пестрели заголовками: "Соблюдение Устава сельскохозяйственной артели - путь к дальнейшему укреплению колхозного строя", "Строго выполнять постановления партии и правительства", "Собственность колхоза -неприкосновенна"114. Колхозная система, по утверждению тех лет, помогала покончить с вековой хозяйственной отсталостью, нуждой, навсегда отказаться от всех форм эксплуатации, вела к экономическому процветанию и "свободному труду".
Однако на деле термин "зажиточность" по отношению к колхозам в то время был просто культовым, несшим мощный заряд идеологического воздействия. С легкой руки И.В. Сталина оно перекочевало в средства массовой информации, официальные документы и фигурировало как очень близкая и, безусловно, достижимая перспектива социалистического развития деревни115. В деталях указанную перспективу доходчиво рисовали знаменитые художественные фильмы: "Кубанские казаки" и "Трактористы". Очевидно, прекрасно зная извечные чаяния крестьян о достатке, Сталин умело манипулировал массовым сознанием колхозников, используя подобные настроения. Но это был лишь элемент пропаганды, социальный миф.
Для достижения зажиточной жизни от крестьян требовалось "только одно - трудиться честно"116. Честный труд означал интенсивную работу с полной самоотдачей, на пределе всех человеческих возможностей, при любых условиях и несмотря ни на что. При этом подразумевалось, что и государство, со своей стороны, будет делать все возможное для улучшения жизни крестьян. Самоотверженный труд противопоставлялся рвачеству и нерадивости, объявлялся святым долгом, первой заповедью крестьянина. Пропаганда призывала "всегда и во всем быть честным перед государством"117, стойко переносить "временные трудности", апеллируя к чувствам патриотизма, сознательности и морального долга советского крестьянства перед страной и политическим руководством. Колхозникам внушалось чувство большой социальной значимости, почетности их труда, великой ответственности за судьбу государства. Газеты были полны призывами работать "от зари до зари", "широко привлекать к работам учащихся, подростков и престарелых колхозников", "мобилизовать все силы и средства колхозов и МТС"118, "использовать все резервы колхозов", а также постоянно напоминалось, что "интересы Родины - превыше всего"119, а "строго блюсти Сталинский Устав сельскохозяйственной артели - священная заповедь колхоза и колхозника"120. Информация о ходе сельскохозяйственных работ походила на
126
фронтовые сводки: "Подготовиться к весеннему севу - боевая задача дня!", "Активнее готовиться к битве за урожай!" и т.д.
Кроме того, на страницах газет широко тиражировались своего рода "исповеди" крестьян о "житье-бытье", другие статьи описательного характера, в которых основным приемом воздействия служило логическое противопоставление "отсталого, мелкого индивидуального крестьянского хозяйства" и "крупного, механизированного, передового коллективного хозяйства". Иногда им полностью посвящались отдельные выпуски газет121. В своей речи по поводу выборов в Верховный Совет СССР, произнесенной в Москве в здании Большого театра 9 февраля 1946 г. и как бы подводящей итоги развития СССР за последние 15 лет, И.В. Сталин разъяснял: "Чтобы покончить с нашей отсталостью в области сельского хозяйства, необходимо было перейти от мелкого крестьянского хозяйства к крупному хозяйству, ибо только крупное хозяйство имеет возможность применить новую технику, использовать все агрономические достижения и дать побольше товарной продукции... Метод коллективизации оказался в высшей степени прогрессивным методом..."122
По случаю 25-летнего юбилея колхоза им. Батманова Усть-Цилемского района республиканская газета "Красное Знамя" писала: "Создававшие колхоз крестьяне мечтали о зажиточной и культурной жизни. Мечтами тогда были высокий урожай, высокопродуктивный скот, мечтали об электричестве, кино, клубе. Как радостно осознавать, что все это сбылось... На месте карликовых единоличных хозяйств создано крупное социалистическое хозяйство. Оно растет и богатеет с каждым годом"123. Пример данного колхоза должен был восприниматься как достаточно типичный случай.
В аналогичной юбилейной статье, посвященной четвертьвековой истории первой в республике Визингской МТС, отмечалось, что "из отсталой отрасли, оснащенной примитивными орудиями, сельское хозяйство превратилось в передовую механизированную отрасль хозяйства. Вместо разрозненных единоличных крестьянских хозяйств созданы крупные многоотраслевые артели. МТС обогатились мощным хозяйственным парком"124. "Как же не любить колхозный труд, когда он обеспечивает зажиточную жизнь?" - риторически вопрошал со страниц печати колхозник артели "Красная звезда" Железнодорожного района Коми АССР Никита Горбунов125. Семья колхозников артели "Заря" Сыктывдинского района свидетельствовала: "У нас в избытке есть и хлеб, и молоко, и мясо, и овощи. Как после этого не благодарить родную Коммунистическую партию за ее великую заботу о колхозном крестьянстве?"126
127
В материалах прессы противопоставлялась "убогая жизнь при царе" и замечательная жизнь в колхозе, что должно было вызывать чувство горячей благодарности, признательности, а также наводить на мысль об абсолютном отсутствии каких-либо приемлемых, положительных альтернатив колхозному строю. В заметке, посвященной трудовому героизму 80-летнего колхозника П.Е. Патова из с. Иб, который, несмотря на столь почтенный возраст, выработал в 1956 г. 100 трудодней, говорилось: "Жизнь П.Е. Патова разделена на два равных отрезка - 40 лет жил при царизме и столько же при Советской власти. Но какие это неравные по своему содержанию времена. Настоящую жизнь Павел Егорович увидел только после октября 1917 года"127.
Мощным пропагандистским приемом были ссылки на знаменитую поэму великого русского поэта Некрасова "Кому на Руси жить хорошо". Символические названия, данные литератором российским селам: "Заплатово", "Дырявино", "Разутово", "Зно-бишино", "Горелово", "Неелово", "Неурожайка-тож", расположенным в "Пустопорожней волости уезда Терпигорева Подтянутой губернии", служили историческим свидетельством "социальной обездоленности, крайней нищеты и угнетенности русского крестьянства"128. В противовес этому утверждалось, что благодаря колхозному способу аграрного производства, "в прошлом отсталая, полунищая страна в короткий срок выросла в могучую индустриально-колхозную державу"129.
Для противопоставления дореволюционных порядков России и реалий социалистической действительности публиковались и такого рода стихи:
Всероссийский император, Царь - опора для дворян, Царь - убийца для рабочих, Царь - убийца для крестьян130.
Это относилось и к жителям Коми края: "Советская власть спасла коми народ от вымирания"131, "В нечеловеческих условиях жили в старое время коми крестьяне и охотники. В беспросветной тьме и безысходной нужде, в борьбе с холодом, голодом и болезнями коротали они свой век среди глухих лесов и болот, задыхались от безземелья, податей и налогов. Жизнь была тяжелой, невыносимой пыткой. Человек рождался, жил и умирал при лучине. Царское правительство не только не заботилось о коми крестьянах, оно попросту не считало их за людей. Великая Октябрьская социалистическая революция вырвала огромный край из темноты и нищеты, вдохнула в него ветер счастливой, свободной жизни. Под руководством Коммунистической партии, под солнцем колхозного строя в коми деревнях и селах создана новая, богатая,
128
радостная, творческая жизнь"132. Престарелый колхозник А. Филиппов признавался, что ему "прошлое житье-бытье помнится как страшный сон"133.
Таким образом, крестьянам напоминали, кому именно они обязаны за избавление от рабства векового царизма и какая именно власть является гарантом от возрождения буржуазно-монархического строя в СССР. В печати отмечалось, что "сейчас колхозники по праву говорят сердечное спасибо мудрой Коммунистической партии и Советской власти за то, что они помогли им вырваться из кольца рабства и нищеты и обрести свое подлинное, человеческое счастье...", упоминался также термин "процветание"134.
При данном способе сравнения, однако, совершенно упускался из виду период 1920-х годов, когда не было ни царизма, ни колхозной системы, а показатели развития сельского хозяйства были столь высоки, что некоторые из них, особенно в области животноводства, колхозной деревне так и не удалось достичь за всю историю своего существования135. Впоследствии на это обстоятельство прямо, с приведением конкретных цифр, было указано в докладе Н.С. Хрущева на сентябрьском (1953 г.) Пленуме ЦК КПСС136.
Победа в Великой Отечественной войне также служила неопровержимым доказательством "силы и жизненности колхозного строя"137. Все трудности и лишения колхозной действительности официально относились лишь за счет последствий этой войны, несоблюдения "Примерного устава сельскохозяйственной артели", а также слабости руководства - "беспечности" местных властей, не умеющих раскрыть богатейшие, практически не ограниченные потенциальные возможности, "таящиеся в недрах"138 колхозного строя. В доказательство приводились примеры передовых и отстающих колхозов, указывая на то, что у них "условия (хозяйствования. - Авт.) одинаковы, а результаты разные"139. Из этого делался вывод, что единственными причинами неблагополучного положения отдельных колхозов являлись слабая дисциплина, бесхозяйственность руководителей и неправильная организация управления на местном уровне.
В 1958 г., в докладе первого секретаря Коми областного комитета КПСС А.Г. Дмитрина, после приведения неутешительных данных о развитии сельского хозяйства республики, отмечалось: "В оправдание таких позорных показателей некоторые руководители колхозов обычно приводят десятки объективных причин, ссылаются на плохие погодные условия, недостаток техники, рабочих рук и т.д. Но эти ссылки не имеют под собой никакой почвы и являются лишь оправданием для бездельников и нерадивых хозяев"140.
5. Милохин Д.В., Сметанин А.Ф.
129
К приказным, директивным формам принуждения к труду, прежде всего, следует отнести саму систему обеспечения хозяйств рабочей силой. Дети колхозников по достижении 16 лет становились членами сельхозартели автоматически, хотя подрабатывать начинали с 7-9, а работать всерьез - с 12 лет. Колхозники не имели права на государственное пенсионное обеспечение по старости, права на ежегодный оплачиваемый отпуск, фиксированную продолжительность рабочего дня, права на отдых в выходные дни до 1956 г. На трудовые отношения колхозников и колхозов не распространялись нормативы КЗОТа141. Суды обязывались решать все трудовые споры колхозников с администрацией только на основе "Примерного устава", в котором права колхозников, в отличие от обязанностей, детально не описывались. Члены сельскохозяйственных артелей не имели профсоюзной организации. Статус колхозника был пожизненным, без права добровольного увольнения. Чтобы перейти на другое место работы, требовалось разрешение правления, которое не было заинтересовано в потере рабочих рук. Без такого разрешения руководители предприятий не имели права принимать бывших сельских жителей на работу. Колхозы вели поиск беглецов через прокуратуру142, которые в случае их обнаружения могли быть принудительно возвращены.
Однако государство, действуя в интересах промышленности, в некоторых случаях ограничивало право колхозной администрации на распоряжение рабочей силой. Например, формуляр типового договора о наборе колхозников на лесосплав или лесозаготовки, утвержденный Советом министров Коми АССР, предусматривал, что "колхоз не имеет права без согласия предприятия отзывать с работы своих членов...", а "в случае желания колхозника остаться... колхоз не в праве отзывать его с работы"143. Со своей стороны администрация артели могла применять к нелегальным отходникам широкие административно-принудительные меры. Они и их семьи могли лишиться приусадебных участков, права выпаса скота, получить штраф.
Согласно "Уставу" дисциплина труда колхозников была достаточно суровой, почти армейской. Все члены артелей обязывались "строго беречь... колхозную собственность и государственные машины, соблюдать правила внутреннего распорядка, аккуратно выполнять... работы и общественные обязанности, строго соблюдать дисциплину..."144 Процедура добровольного выхода из артели не предусматривалась, хотя ограничивалось и исключение из колхозов. 19 апреля 1938 г. было принято постановление СНК СССР и ЦК КПСС "О запрещении исключения колхозников из колхозов", согласно которому названная практика объявлялась
130
"антипартийной и антигосударственной" и за нее предусматривалось уголовное преследование всех лиц, ответственных за подобные решения145.
С 1939 г. основной обязанностью колхозников в трудоспособном возрасте, причем даже не упомянутой в "Уставе", стала выработка так называемого "обязательного годового минимума" трудодней. До войны его размер для колхозников Коми АССР равнялся 60, а с 1942 г. - 100 трудодням. Реально во многих колхозах Коми АССР "минимум" был гораздо выше, например, в колхозе им. Калинина Сыктывдинского района Коми АССР он равнялся 220146, в артели им. Маленкова Сысольского района -250 (для мужчин) и 200 трудодням - для женщин147.
С 1942 г. данный порядок распространялся и на несовершеннолетних колхозников - подростков от 12 до 16 лет, которые должны были вырабатывать не менее 60 трудодней. В отдельных колхозах республики существовал и минимум для престарелых148. Нарушители данного условия подвергались риску быть исключенными из артели и, следовательно, лишались права на приусадебный участок - основной источник своего существования, а также несли различные формы административной ответственности, вплоть до исправительных работ. С 1948 по 1953 г. им грозила ссылка на срок до восьми лет.
Необходимо отметить, что кроме политики "кнута" в привлечении крестьян к труду власть пыталась использовать и "пряник". С конца 1940-х годов передовым колхозникам стали присваивать звания Героя Социалистического Труда, награждать орденом Ленина и другими орденами и медалями СССР за выдающиеся успехи в области животноводства. Ранее высшими правительственными наградами за профессиональные заслуги награждались рабочий класс и интеллигенция. Кроме того, передовики производства имели право участвовать во Всесоюзной и республиканской сельскохозяйственных выставках, у них увеличивался шанс повысить свой социальный статус - вступить в партию, быть избранным в Советы различных уровней и т.д. Сообщения о передовиках производства, списки их имен и достижений вместе с фотографиями публиковались в прессе в рубриках "Доска Почета", "Равняться на лучших"149 и др. Они должны были служить примером для подражания150.
Возникновение в колхозах первичных организаций ВКП (б), т.е. усиление партийного контроля, также служило методом укрепления трудовой дисциплины, а значит, подъема сельского хозяйства151. Партийные органы призывались "повседневно осуществлять право контроля над хозяйственной деятельностью"152.
Но и после смерти Сталина отказаться от мер административного принуждения власть не могла. С 1953 г. уровень налогообло-
5*
131
жения крестьянского двора ставился в прямую зависимость от трудового участия колхозника в артельном производстве. С хозяйств, члены семей которого не выработали без уважительных причин установленный минимум, денежный и натуральный налоги увеличивались в 1,5 раза. В 1955 г., одновременно с введением новой формы государственного планирования, колхозам, как и в 1947 г., было указано, что "одним из важнейших вопросов является пересмотр и утверждение новых норм выработок и расценок работ в трудоднях..."153, естественно, в сторону повышения первых и снижения вторых. С 1956 г. размер приусадебной земли и количество скота ставились в зависимость от того, выполняют ли трудоспособные члены данного колхозного двора обязательный годовой минимум трудодней или нет.
С целью привязать колхозников только к выдачам на трудодни, отсечь все альтернативные источники дохода и, следовательно, принудить к участию в общественном хозяйстве колхозов с 1932 г. была введена уголовная ответственность за даже мелкую кражу колхозного имущества. Предусматривалась мера наказания в виде лишения свободы на срок от 5 до 20 лет с пребыванием в исправительно-трудовом лагере и конфискации имущества. После войны, в 1947 г., был издан новый, аналогичный прежнему, закон154. Газеты призывали "оградить колхозное добро от разбазаривания, строго карать нарушителей Устава", "беречь колхозное добро"155. Кража колхозной собственности, несмотря на ее формально "колхозно-кооперативный", т.е. негосударственный характер, приравнивалась к статусу особо тяжкого, государственного преступления.
Необходимо отметить, что эта мера носила явно репрессивный характер, так как минимальный размер кражи не оговаривался, что породило массовую практику осуждения "за колоски", т.е. присуждение приговоров на огромный срок за ничтожно малый размер хищения. Вынесенные в кармане одежды с колхозного поля горсть зерна, морковка или картофелина служили поводом для возбуждения уголовного дела. При этом в расчет не бралось то обстоятельство, что к противоправным действиям колхозников толкали тяжелые условия жизни, полуголодное существование. Согласно букве закона, даже вовремя не убранный, пропадающий от снега и холода урожай, не мог быть присвоен крестьянином в частном порядке.
Кроме того, правительство СССР в целях предотвращения оттока рабочей силы из сферы аграрного производства с 1932 г. ограничило колхозное крестьянство в гражданских правах, что выражалось, в первую очередь, в отсутствии у колхозников паспортов общегражданского образца и фактически превращало их в лиц
132
второго сорта. Инициатива Л.П. Берия о возможной либерализации паспортного режима в колхозной деревне в конце 1940-х годов натолкнулась на жесткое несогласие И.В. Сталина и его преемников. Впервые паспорта колхозникам стали выдавать гораздо позже - после отставки Н.С. Хрущева, с начала 1970-х годов156.
Важно отметить, что известие о смерти И.В. Сталина 5 марта 1953 г. также было превращено в действенный фактор мобилизации трудовых ресурсов, в том числе и колхозной деревни. Естественно, это была разовая акция, но, тем не менее, весьма показательная, в том смысле, что власть была далека от вопросов этики, в ход шли любые средства. Новое правительство со страниц прессы активно призывало всех трудящихся "теснее сплотить свои ряды" перед лицом постигшей граждан СССР величайшей утраты, "выполнить заветы Сталина". В сознании советских людей данное событие действительно приобрело характер глобальной, вселенской катастрофы. Глубокий и продолжительный психологический стресс мог парализовать всю политическую и экономическую жизнь страны. Чтобы каким-то образом успокоить людей, широко тиражировались стихи замечательного советского поэта Александра Твардовского, написанные на смерть вождя:
В этот час величайшей печали Я тех слов не найду. Чтоб они до конца выражали Всенародную нашу беду, Всенародную нашу потерю, О которой мы плачем сейчас Но я в мудрую партию верю, -В ней опора для нас157.
Именно в "мудрости партии" и следовало людям находить поддержку, защиту, залог преемственности и стабильности своего бытия. Пресса уверяла, перефразируя слова гимна СССР, что "под руководством партии Ленина-Сталина советский народ идет по пути к торжеству коммунизма"158. Не снижаемая трудовая активность советского народа и должна была стать основой для данного продвижения.
Во второй половине 1950-х годов была усилена и идеологическая работа в деревне. В колхозах Коми АССР только за 1954 г. и за четыре месяца 1955 г. Коми отделением Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний, созданного в сентябре 1949 г.159, было прочитано 3115 лекций. В артели выезжали 150 лекторов. При каждой МТС республики был свой пропагандист - уполномоченный от данного общества160.
В сельских клубах со второй половины 1950-х годов стали чрезвычайно широко практиковать показ документальных филь
133
мов "хозяйственно-просветительского" характера с такими, например, названиями: "Кукуруза - культура больших возможностей", "Передовики (знатные доярки)", "Посев культуры квадрат-ногнездовым способом", "Правила комбайновой уборки зерновых культур", "Путь к плодородию" и т.д.161 Для пропаганды передового опыта во всех отделениях связи была открыта подписка на научно-популярную серию книг под названием "Библиотечка сельскохозяйственной литературы"162. В те же годы Коми книжное издательство выпускало научно-популярные издания: "Вопросы экономики колхозов Коми АССР", "Агротехнические правила по возделыванию сельскохозяйственных культур в Коми АССР", "В помощь работнику животноводства"163.
Кроме того, чрезвычайно широко практиковался на протяжении всего рассматриваемого периода такой метод внеэкономической мобилизации трудовых ресурсов, как "социалистическое соревнование". Советская историография придавала ему особое значение. Его суть сводилась к интенсификации трудового процесса в рамках соперничества бригад, колхозов, сельсоветов и за почетное право обладания неким высоким символом, например, "Переходящим Красным Знаменем". Внешне процедура проведения соцсоревнования носила вполне добровольный и спонтанный характер и сводилась к тому, что какой-либо субъект хозяйствования через средства массовой информации "бросал клич" или "вызов" всем остальным, предлагая принять своего рода пари на быстрейшее достижение заданных экономических показателей. Окончание соревнования приурочивалось к концу года, пятилетки, годовщинам различных знаменательных событий, юбилеям, государственным праздникам и т.д. В силу этого оно должно было носить торжественный характер, свидетельствовать о патриотическом порыве, демонстрировать лояльность и всемерную поддержку трудящимися проводимому экономическому и политическому курсу. Со своей стороны, все желающие подхватывали почин и включались в соревнование.
Окончательное юридическое оформление "социалистическое соревнование" получало с утверждением точного списка участников и необходимых показателей производства партийными комитетами. Контроль за ходом выполнения принятых обязательств и выявление победителей тоже оставались за партийными органами. Взятые "социалистические обязательства" широко тиражировались на страницах печати, пропагандировались внутри трудовых коллективов путем издания различных стенгазет, "Молний" и "Боевых листков".
Шумная и масштабная рекламная кампания в средствах массовой информации, сопровождавшая этот процесс, ставила своей
134
целью ввергнуть трудящихся в некое подобие массового психоза, свойственного, впрочем, любым рекламным кампаниям. В данном случае - в атмосферу аврала, трудовой горячки, штурмовщины. Если с ее помощью и удавалось несколько увеличить производительность труда, то лишь на время, ибо силы человека не беспредельны и после достаточно продолжительных усилий неизбежно возникает необходимость в отдыхе, и не только физическом. За душевным перенапряжением следуют апатия, потеря интереса к происходящему. Таким образом, метод "социалистического соревнования" при систематическом применении и условии серьезного к нему отношении всех участников грозил нарушением нормальных технологических условий, дезорганизацией всего производственного процесса.
В действительности же соцсоревнование оказывалось навязанным сверху, из-за чего большинство его участников относились к нему достаточно формально, настолько, насколько подобное было возможно в тех условиях. Например, в 1956 г. республиканская печать отмечала, что "абсолютное большинство рабочих и колхозников Железнодорожного района не знает, за какие показатели борется их район в этом году"164. Экономическая эффективность данного метода была невысокой. За успех в соцсоревновании победители могли рассчитывать лишь на моральное поощрение и некоторое количество денежных премий, ценных призов и памятных подарков, несопоставимых, однако, с затраченными усилиями. Ответственность за проигрыш была также невелика. Никаких экономических санкций ни на само предприятие, ни на его коллектив не накладывалось. Зачастую, весь процесс соцсоревнования проходил лишь на бумаге и страницах газет. Это признавалось даже в печати, т.е. на официальном уровне: "нередко бывает и так: принимаются обязательства, заключаются договоры, произносятся громкие и красивые речи, а затем все это забывается и никто не следит за ходом соревнования"165.
С 1957 г. весьма специфическим методом мобилизации стала знаменитая рекламная кампания, проводимая под весьма необычным лозунгом "Догоним в ближайшие годы Соединенные Штаты Америки по производству мяса, масла и молока на душу населения", выдвинутым Н.С. Хрущевым 22 мая 1957 г. в Ленинграде на совещании работников сельского хозяйства областей и автономных республик Северо-Запада РСФСР166.
Инициатива советского лидера была впоследствии юридически оформлена в некоторых законодательных актах и приняла очертания государственной кампании по подъему животноводства. Характерно, что при проведении подобной кампании в 1949-1951 гг. никакие дополнительные идеологические стимулы
135
не требовались, колхозы просто ставились в известность относительно сроков достижения необходимых показателей, затем, что "так надо". Н.С. Хрущев, преследуя те же цели, очевидно, понимал, что одного административного нажима на колхозную систему будет уже недостаточно и пытался направить всячески разжигаемое недружелюбие советского народа к главному геополитическому сопернику СССР на международной арене - США - в русло трудовой активности. По его замыслу торжественное признание отставания СССР по названным показателям должно было ощутимо уязвить национальное самолюбие советского человека и вызвать сверхъестественный подъем патриотических чувств, повышающий работоспособность. Официальная печать утверждала, что клич "догнать Америку" "вызвал новую мощную волну творческой энергии миллионов" и что эта борьба приняла "всенародный характер"167. Кампания была запланирована до 1960 г. Не касаясь экономического анализа ее проведения, следует отметить, что она оказалась для колхозной системы страны непосильной. Производительные силы США в аграрном производстве были развиты значительнее советских. Вместо роста производительности труда кампания "догоним и перегоним" привела к совершенно обратным результатам. Ее провал способствовал дискредитации колхозного способа производства уже внутри советского общества. Всем стало очевидно, что СССР проигрывает в святая святых - экономическом соревновании.
Складывалась непростая ситуация. Если для идеологического обоснования аграрных реформ с 1953 г. политическим руководством страны приводились данные о развитии сельского хозяйства внутри самой России в 1913,1928, 1940 гг., то в 1957 г. впервые перед советским обществом было официально признано колоссальное отставание СССР от принципиально альтернативной (антагонистической социализму) системы хозяйствования - рыночной, или капиталистической. Весь внутриполитический престиж "социалистической системы хозяйствования" в деревне был опрометчиво поставлен на карту и зависел теперь только от результатов одного эксперимента, реальные итоги которого, с одной стороны, было совершенно невозможно замолчать, а с другой - так легко предвидеть. Нереальность в короткие сроки сократить этот разрыв лишь усугубила ситуацию. Возникали совершенно закономерные вопросы: "Действительно ли колхозная система хозяйствования является самой эффективной и передовой в мире? Если это так, то почему капиталистические производительные силы оказались на порядок более эффективными? Допустим, что это произошло в результате какой-либо непредвиденной, фатальной случайности, то что же мешает, в таком случае, производитель
136
ным силам советского общества быстро достичь необходимого уровня развития и превзойти его?" Вразумительного ответа не последовало.
Подводя итог, следует отметить, что, несмотря на широкий спектр практикуемых мер и значительное повышение материальной заинтересованности колхозников в результатах своего труда в общественном хозяйстве во второй половине 1950-х годов, решить проблему трудовых ресурсов в колхозном производстве так и не удалось. Процесс оттока сельского населения из коллективных хозяйств Коми АССР продолжался.
Одной из мер, на которую шла власть с тем, чтобы поддержать увядающее колхозное производство, стала передача определенной части сельскохозяйственных артелей в собственность подсобных хозяйств различных промышленных предприятий. Бывшие колхозники при этом получали статус рабочих данных хозяйств, тем самым приобретая личную свободу и улучшая свое социально-экономическое положение. В республике процедура передачи артелей в собственность таких ведомств, как "Печор-лес", "Воркутлес", "Воркутуголь", "Комилес" и других, была характерна, прежде всего, для бесперспективных, крайне слабых, фактически обезлюдевших и с огромной задолженностью коллективных хозяйств.
Первоначально эта политика носила характер исключения и в средствах массовой информации не отражалась с тем, чтобы не ставить под сомнение эффективность колхозного производства. В Коми АССР подобные случаи по решению республиканского правительства стали происходить уже с 1954 г.168 Так, колхоз "Красная Звезда" Помоздинского района был передан Помоздин-скому леспромхозу комбината "Комилес" для создания на его базе подсобного хозяйства169. Все 64 трудоспособных колхозника изъявили желание перейти в качестве постоянных рабочих ОРСа леспромхоза. В 1955 г. колхоз им. Куйбышева передали сельхоз-управлению "Воркутуголь" Министерства угольной промышленности СССР170.
В сентябре 1956 г. правительство республики приняло решение реорганизовать пять колхозов Сыктывкара и пригорода, совместно с подсобными хозяйствами МВД Коми АССР и Сыкыв-карского сельхозтехникума, в аграрное государственное предприятие - совхоз171. В качестве причин подобного объединения указывались следующие: во-первых, на 1 января 1955 г. в преобразуемых колхозах остались лишь 464 трудоспособных человека, вместо 2112 человек в 1940 г. Из-за недостатка рабочей силы до 50% всех полевых сельскохозяйственных работ приходилось выполнять силами привлеченного населения из Сыктыв
137
кара, во-вторых, резко снизились урожайность полей и продуктивность животноводства, в-третьих, для снабжения столицы Коми АССР ежегодно недоставало 7 тыс. т картофеля, 3,7 тыс. т овощей и 13,6 тыс. т молочных продуктов. В Совете министров республики полагали, что "с организацией совхоза будет значительный рост производства, а часть ранее ушедших колхозников вернется"172.
В том же, 1956 г., были объединены и переведены на положение совхоза 13 артелей Усть-Вымского района173. В документах органов статистики Коми АССР отмечалось, что к 1958 г. "значительная часть колхозных земель была передана совхозам и подсобным хозяйствам"174.
Впоследствии это вылилось в массовый перевод артелей в статус совхозов в 1960-е годы. Таким образом, первые признаки начала эрозии сталинской колхозной системы сельскохозяйственного производства можно проследить с середины 1950-х годов. Конечно, это были пока только единичные случаи, не принявшие, на тот момент, характер тенденции, но их наличие весьма показательно. Проводилась апробация совершенно новых методов решения вопросов, связанных с колхозным производством и колхозными трудовыми ресурсами. Еще совсем недавно, до 1953 г., такой образ действий властей был совершенно не мыслим и в принципе невозможен, потому что согласно закону от 19 сентября 1946 г. любое покушение на колхозную собственность, в том числе и со стороны различных промышленных предприятий, организаций и ведомств, расценивалось как тягчайшее государственное преступление и навлекало решительные санкции. Однако в новых условиях, оказавшись не в силах распутать гордиев узел проблем, накопившихся в колхозной системе, государство решило его разрубить путем ликвидации самой системы, заменой ее на новую. Фактически это было началом процесса национализации колхозно-кооперативной собственности. В 1958 г. со страниц республиканской печати было торжественно объявлено об успехе проведенного эксперимента. Два вновь созданных колхоза ("Сыктывкарский" и "Усть-Вымский") за год дали больше валовой продукции в 2-2,5 раза, чем ежегодно давали 16 колхозов, на базе которых они были созданы175.
Таким образом, рассмотренная система экономического и внеэкономического принуждения колхозников к труду, окончательно сформированная в 1930-е годы и необходимая в чрезвычайных условиях войны, в послевоенный период исчерпала свой запас прочности. Глубокий социально-экономический кризис колхозной деревни второй половины 1940-начала 1950-х годов привел к тому, что процесс оттока рабочей силы из деревни приобрел массовый,
138
все менее контролируемый характер, что крайне негативно сказывалось на сельскохозяйственном производстве.
Так, с 1940 по 1953 г. включительно, численность трудоспособных колхозников Коми АССР, принимавших участие в общественном хозяйстве, сократилась более чем в 2 раза, а все наличное население - на 50%. Несмотря на то что процесс оттока в последующие годы был несколько приостановлен, однако закрепить успех не удалось. Основной урон трудовым ресурсам был нанесен за годы войны, но условия жизни и труда в колхозах не оставляли шансов на их восстановление. Убыль рабочих рук в колхозах продолжалась. Большинство крестьян Коми АССР в порядке организованного набора уходило на лесозаготовки. До 1953 г. высокими темпами снижался общий объем выработки трудодней, падали урожайность и продуктивность, сокращался объем валового выпуска сельскохозяйственной продукции.
При всей относительной прогрессивности и огромной значимости постсталинской социально-экономической политики в деревне 1950-х годов кризис в сфере колхозных трудовых ресурсов, а следовательно, и в сфере производства обозначался все явственнее. Продовольственная проблема не была решена. Ослабление административного нажима на колхозы сокращало мобилизационные возможности колхозной системы. Шаги по подъему жизненного уровня в деревне породили у крестьян весьма высокие социальные ожидания, удовлетворить которые колхозная экономика, без значительной государственной поддержки, была не в состоянии.
Следует признать, что эффективного противоядия масштабной эрозии колхозной системы выработано не было. Фактическим признанием со стороны властей собственного бессилия перед решением проблемы трудовых ресурсов села в рамках колхозного строя, основанного и державшегося на внутренних резервах деревни, которые в рассматриваемый период были до крайности истощены, послужило начало вынужденного перевода с середины 1950-х годов колхозов в статус государственных хозяйств - совхозов, т.е. на полное бюджетное обеспечение, принявшее в 1960-е годы характер массовой кампании. Колхозное крестьянство превращалось в сельскохозяйственных рабочих. С одной стороны, это было несомненным повышением его социального статуса. Колхозники получали важные права, которыми уже пользовались представители рабочего класса: гарантированный заработок, нормированный рабочий день, право на выходные дни, пенсионное обеспечение, оплачиваемый отпуск, а, кроме того, еще и личную свободу. С другой стороны, все расходы в убыточной аграрной сфере теперь должно было нести
139
исключительно государство, что грозило крайне неприятными последствиями для экономики.
Еще более важным было то обстоятельство, что с момента преобразования кооперативно-колхозного сектора экономики в государственный, колхозов в совхозы, государство несло прямую ответственность за положение дел в аграрной отрасли. До этого вся ответственность была возложена на сами колхозы, в крайнем случае, на местное руководство, а все недостатки списывались на "грубые извращения линии партии и правительства" в процессе реализации безусловно правильных решений. Совхозный способ производства предусматривал введение прямого и явного государственного управления всеми аспектами сельскохозяйственной деятельности. Переадресовывать возможные претензии стало просто некуда.
Таким образом, можно сделать вывод, что начатая в 1953 г. кампания по реформированию основ управления трудовыми ресурсами колхозной системы с тем, чтобы на основе бюджетных ассигнований повысить их производственную активность и за счет этого решить некоторые общегосударственные задачи, к концу 1950-х годов окончилась неудачей.
Формы социального протеста колхозного крестьянства
Повседневные формы сопротивления не привлекают внимание газет. Но подобно тому, как миллионы полипов-антозоанов создают, как бы там ни было, коралловый риф, так и многочисленные акты крестьянского неподчинения и уклонения создают собственные рифы политических и экономических препятствий. И, продолжая сравнение, когда корабль государства напарывается на такие рифы, внимание всегда бывает направлено на само крушение, а не на большое скопление мелких актов, сделавших его возможным176.
Джеймс Скотт
В советской историографии вопрос о наличии и причинах возникновения социального протеста колхозным крестьянством никогда не рассматривался. Это может показаться не вполне логичным, ибо марксистско-ленинская историческая школа достигла выдающихся успехов в изучении именно социально-экономических процессов на разных этапах развития человеческого общества. Классовая борьба рассматривалась как "основное содержание и движущая сила всего исторического процесса"177. Теория классовой борьбы имела громадное методологическое значение
140
для всех общественных наук. Однако та же самая методология исключала возможность применения накопленного потенциала в отношении изучения истории собственной страны периода "победы и укрепления социализма". Для лучшего понимания сложившегося положения необходимо рассмотреть логику той части марксистско-ленинской теории, которая в принципе исключала возможность постановки указанной проблемы в качестве предмета научного анализа.
В рамках принятой идеологии СССР воспринимался как первое в истории человечества государство победившего социализма, в котором построено "бесклассовое" общество в том смысле, что оно лишено каких бы то ни было внутренних антагонистических противоречий, характерных для всех остальных общественно-экономических формаций (рабовладение, феодализм, капитализм), так называемых "антагонистических классовых обществ". Антагонистические общества получили свое название от того, что состояли из двух основных, определяющих лицо формации и ведущих непримиримую борьбу классов, - господствующего (эксплуататоры) и угнетенного (эксплуатируемые). Источниками классовой борьбы в таких обществах являлись фундаментальные противоречия интересов этих классов. Владельцы средств производства получали возможность эксплуатировать, присваивать труд неимущих, распределять общественное богатство в своих интересах. Возникновение классовой борьбы носило неизбежный и объективный характер. Наибольшую остроту и глобальность приобретала классовая борьба в условиях развития капитализма, в высшей степени обнажившего социальные противоречия между двумя доминирующими антагонистическими классами: пролетариатом и буржуазией.
В результате Великой Октябрьской социалистической революции в 1917 г. Россия встала на путь построения социалистического общества. Силой государственного аппарата, действовавшего от лица победившего пролетариата, средства производства обобществлялись путем экспроприации и национализации частной собственности. Данный процесс шел поэтапно, начавшись с огосударствления крупной промышленности и закончившись коллективизацией сельского хозяйства в конце 1920 - начале 1930-х годов.
Столь долгий процесс был обусловлен тем, что классический марксизм не давал ответа на вопрос, необычайно актуальный для России: "как быть пролетариату и его партии, если в той или иной стране имеются благоприятные условия для взятия власти пролетариатом и ниспровержения капитализма, где капитализм в промышленности до того концентрировал средства производства, что
141
можно их экспроприировать и передать во владение общества, но где сельское хозяйство, несмотря на рост капитализма, до того еще раздроблено между многочисленными мелкими и средними собственниками-производителями, что не представляется возможности ставить вопрос об экспроприации этих производителей?"178
Наиболее приемлемый для пролетариата выход из столь затруднительного положения был найден В.И. Лениным. Он полагал, что "необходимо не откладывая брать власть; экспроприировать средства производства в промышленности в общенародное достояние; индивидуальных сельскохозяйственных производителей постепенно объединять в производственные кооперативы, крупные сельскохозяйственные предприятия, колхозы; всемерно развивая индустрию, подвести под колхозы современную техническую базу крупного производства; для экономической смычки города и деревни, промышленности и сельского хозяйства сохранить на известное время товарное производство (обмен через куплю-продажу) как единственно приемлемую для крестьян форму экономических связей с городом, и развернуть во всю советскую торговлю, государственную и кооперативно-колхозную, вытесняя из товарооборота всех и всяких капиталистов"179.
Таким образом, с начала 1930-х годов в СССР сосуществовали две социалистические формы собственности на средства производства: государственная (общенациональная) и кооперативно-колхозная (коллективная), различавшиеся степенью обобществления. Первая была характерна для индустриального сектора советской экономики, вторая - для аграрного. Исходя из этого, утверждалось, что в советском государстве источник эксплуатации (частная собственность) ликвидирован, а следовательно, невозможно и частное присвоение прибавочного продукта. Отмечалось, что с обобществлением собственности уничтожалась экономическая основа для существования таких социальных пороков капиталистической системы, вытекающих из феномена эксплуатации, как бесправие и забитость трудящихся, прогрессирующее имущественное расслоение общества, нищета и массовая безработица. У граждан СССР не могло быть причин, которые бы могли послужить поводом для проявления политического или социально-экономического недовольства.
Потеряв экономическую основу своей власти, класс эксплуататоров был вытеснен из социальной структуры советского общества, которое состояло теперь из монолитного "морально-политического" единства, союза "двух основных", "социально однотипных" классов: промышленных рабочих и колхозного крестьянства, а также "народной" интеллигенции. Торжественно провозглашалось, что отношения между классами социалистическо
142
го общества основывались на совместном труде и сотрудничестве, а не на эксплуатации и взаимной борьбе. Самые широкие демократические права и свободы трудящихся, не виданные, как утверждалось, нигде в мире, были закреплены и гарантированы в советских конституциях, особенно в "Великой сталинской" 1936 г. Заботе о материальном благосостоянии советских граждан уделялось "неустанное внимание" со стороны государственных и партийных органов власти. Успехи социалистической экономики должны были вселять трудящимся самые радужные перспективы. Массовая безработица была преодолена на основе преимуществ "бескризисного развития" плановой экономики и грандиозных масштабов строительства наиболее современной на тот момент индустрии.
Несмотря на то что СССР долгое время оставался государством "диктатуры пролетариата", действовавшим в интересах и от лица промышленных рабочих, беднейшее крестьянство признавалось его главным и ближайшим "союзником" в построении общества данного типа180. Однако в результате проведенной массовой коллективизации уже все крестьянство изменило свою социальную природу, превратившись из реакционной, мелкобуржуазной стихии в прогрессивный, однородный, хорошо организованный отряд социалистических тружеников. В то же время за рабочим классом признавался статус "ведущей силы советского общества"181. В советском искусстве данная идея была лучше всего отражена в знаменитом монументе архитектора Веры Мухиной "Рабочий и колхозница", ставшим, кроме всего прочего, торговой маркой "Мосфильма". Союз рабочего класса и крестьянства объявлялся "особой формой классового сотрудничества ... в период построения социализма и коммунизма"182. Провозглашалось, что при социализме общество не делится больше на такие группы людей, из которых одна может, вследствие занимаемого места в системе общественного хозяйства, присваивать себе труд другой. Об окончательном достижении полного единства советского общества было торжественно объявлено на XVIII партийном съезде в 1938 г. И.В. Сталиным и А.А. Ждановым183.
Пропаганда утверждала, что в рамках созданной в 1930-е годы колхозной системы была найдена "золотая середина" сочетания интересов государства и общества, с одной стороны, и крестьянства - с другой. Государство было заинтересовано в создании колхозов по следующим причинам.
Во-первых, считалось, что колхозный способ аграрного производства будет гораздо прогрессивнее, чем мелкотоварный, характерный для "нэповской" деревни. Колхозная деревня была основана на "крупном и передовом" коллективном земледелии, со
143
вместной обработке земли и получала, в силу этого, возможность расширенного воспроизводства на базе эффективного применения сельскохозяйственных механизмов, внедрения передовых достижений агротехники. Она обладала огромными мобилизационными возможностями и была в состоянии за короткий срок обеспечить небывалый рост производства, послужить прочной экономической основой для масштабной индустриализации СССР, скорейшее проведение которой не терпело отлагательства. Она имела коренное отличие от "доколхозной", основанной на мелкотоварном производстве индивидуальных собственников, при котором, как утверждалось, было невозможно расширенное и не всегда возможно даже простое воспроизводство, из-за чего "мелкобуржуазная" деревня обрекалась на длительный процесс стагнации, служа непреодолимым тормозом на пути прогрессивного развития экономики страны. На этот счет со всей убежденностью высказывался И.В. Сталин: "современное общество не может развиваться, не накопляя из года в год... Это ясно и понятно"184.
Во-вторых, коллективизация должна была значительно расширить социальную базу советской власти. Неизбежное при мелкотоварном аграрном производстве, в силу объективных законов общественного развития, "восстановление кулачества должно (было. - Авт.) повести к созданию кулацкой власти... к образованию буржуазного правительства"185, - указывал И.В. Сталин в 1933 г. В социальном плане коллективизация радикальным образом меняла объективно враждебную диктатуре пролетариата мелкобуржуазную индивидуалистическую сущность "последнего капиталистического класса" - крестьянства, определявшуюся частной собственностью на средства производства, на принципиально иную - социалистическую, коллективистскую, "социально однотипную" с пролетарской, в основе которой лежала собственность социалистическая, обобществленная. Следовательно, в успехе политики строительства социализма, проводимой Советским государством, новый класс колхозного крестьянства был заинтересован уже в не меньшей степени, чем рабочий класс, совершивший, с этой целью, революцию в октябре 1917 г. Таким образом, выбивалась почва из-под "контрреволюционных" попыток реставрации капитализма, внутреннего реванша буржуазии.
Кроме сходного отношения к средствам производства и общественного положения (и рабочие, и колхозники имели социальный статус так называемых трудящихся, т.е. непосредственных производителей материальных благ, живущих своим собственным трудом), их роднила и общность целей - "укрепление социалистического строя и победа коммунизма"186. Отсюда также делался вывод, что "почва для раздора - отсутствует"187.
144
Колхозная система должна была обеспечить и непосредственные интересы подавляющего большинства сельских жителей. Во-первых, коллективизация решительно вытесняла из деревни их злостного внутреннего врага - кулачество.
Во-вторых, она раз и навсегда избавляла крестьянство от длительного и мучительного процесса имущественного расслоения в деревне, связанного с обнищанием и превращением в безземельных батраков одних (значительного большинства) и обогащения других - потенциальных эксплуататоров, "кулаков-мироедов" (меньшинства), неизбежного, согласно марксизму, при индивидуалистическом, капиталистическом по своей природе, мелкотоварном способе производства.
В-третьих, колхозная система хозяйствования, на основе государственной помощи в механизации и интенсификации производства, открывала прямую дорогу к резкому росту производства товарной продукции, а значит, к состоянию изобилия, что обусловило бы очень скорое достижение всеми крестьянами высокого, не виданного ранее уровня жизни, при котором можно было бы говорить о "зажиточности", устойчивом материальном благополучии, процветании и всеобщем достатке. Экономическое процветание могло бы послужить основой для повышения культурного уровня жителей деревни. Конечно, осознание крестьянами данного положения не могло прийти сразу, непосредственно в процессе коллективизации. Если в силу традиционной отсталости или классовой ограниченности кто-либо из крестьян это не понимал, то необходимо было действовать силой, "насаждая колхозы"188, а затем вести широкую разъяснительную работу.
Таким образом, выходило, что потенциальная почва для любых форм протеста отсутствовала. Следовательно, не могло быть и проявлений социального недовольства со стороны колхозного крестьянства. А разве может стать предметом научного анализа явление, отсутствующее в природе, если со всей убедительностью доказано, что оно действительно невозможно, в силу действия объективных причин? Нельзя не признать теоретическую стройность данной концепции.
Советская историография классифицировала формы классовой борьбы на политические, экономические и идеологические, определив следующие методы их реализации: мирные и немирные, активные и пассивные, скрытые и явные, стихийные и организованные. Однако в связи с тем, что марксистско-ленинская методология в настоящее время считается неадекватной, представляется более приемлемым применять иной, достаточно нейтральный и несколько более узкий термин - "социальный протест".
145
Разница между понятиями "классовая борьба" и "социальный протест" видится в том, что первое основано на фундаментальных противоречиях и носит глобальный, перманентный (до полного уничтожения врага) и бескомпромиссный характер, когда допустимы и "превентивные" меры (выражаясь языком дипломатов - "не спровоцированное нападение" на враждебный класс); для второго гораздо более свойствен характер исключительно вынужденной ответной реакции (самозащиты) на конкретный вид ущемления, менее значительный масштаб, не вполне радикальный настрой, так что всегда остается почва для примирения сторон.
Современные английские социологи-крестьяноведы Теодор Шанин и Джеймс Скотт характеризуют специфику методов, применяемых крестьянством во всем мире для защиты своих интересов как "оружие слабых", когда, как правило, "избегают какого-либо прямого, явного столкновения с властями"189, чаще всего действуя "в духе Брехта и Швейка"190. Применительно к колхозному крестьянству, Т.М. Димони определяет социальный протест как "формы противодействия проводимому курсу государственной политики и методам государственного регулирования деревенской жизни"191. Социальный протест, следовательно, может быть расценен как один из латентных видов классовой борьбы.
Вполне убедительно выглядит в таком случае тезис, что говорить о возможности существования классовой борьбы, в широком смысле этого слова, в обществе "победившего социализма" -не совсем корректно. В то же время совершенно бесспорно было наличие почвы для социального протеста в среде колхозного крестьянства. Известно также, что единая стратегическая цель (построение социализма) вовсе не исключает возникновения тактических разногласий между союзниками (городом и деревней) относительно методов ее достижения192.
В то же время если в научном поиске отталкиваться не от теории, а от реальности, то в этом случае официальная доктрина покажется еще менее обоснованной. Послевоенные реалии к моменту уже 15-летнего существования колхозной системы заставляют усомниться в правильности рассмотренной концепции: даже самые убедительные доказательства покажутся не актуальными и не вполне справедливыми, если действительность убеждает в обратном. Аграрная политика государства "диктатуры пролетариата", несомненно, ущемляла интересы колхозного крестьянства.
На наш взгляд, в рассматриваемый период, особенно до 1953 г., но в немалой степени и после, колхозное крестьянство, через систему колхозного производства, подвергалось самой жесткой и непосредственной эксплуатации со стороны государства.
146
К сожалению, эксплуатация, присвоение прибавочной стоимости были таким же атрибутом социально-экономических отношений между городом и деревней при социализме, как и в "антагонистических обществах". Разница только в том, что в результате коллективизации в СССР функцию эксплуататорского класса людей присвоила себе обезличенная политическая надстройка. Самым парадоксальным образом государственная политика экспроприации "всех и всяких эксплуататоров" в деревне свелась к национализации права эксплуатировать деревню. В основе данного явления в рамках колхозной системы лежал принудительный неэквивалентный обмен стоимостями между городом и селом в духе "первоначального социалистического накопления"193, что было обусловлено специфическими отношениями между производителем аграрной продукции - коллективными хозяйствами и непосредственным владельцем основных средств производства (земли и техники) - в лице государства194.
У данного разграничения функций имелись свои плюсы и минусы. С одной стороны, земля, оставаясь национализированной, формально закреплялась за колхозами "в бесплатное бессрочное пользование (навечно)". Сельскохозяйственные артели были избавлены от затрат на аренду земли, покупку и обслуживание дорогостоящей техники и необходимых горюче-смазочных материалов, оплачивая лишь услуги машинно-тракторных станций в натуральном виде, частью полученного урожая. С другой стороны, практика показывала, что расходы артелей на производство не окупались, они год от года терпели значительные убытки, что, естественно, было препятствием на пути к обещанному экономическому процветанию.
Естественно, что при таких условиях жизненный уровень колхозного крестьянства не только консервировался, но имел устойчивую тенденцию к снижению. Материальное положение крестьянства, как показано в первом параграфе настоящей главы, было весьма неблагополучным. Поэтому участие колхозников в артельном производстве было основано на исключительном административном принуждении. Кроме экономического гнета, крестьянство испытывало и социальный.
Исходя из вышеизложенного, социальный протест колхозного крестьянства может быть рассмотрен в рамках двух направлений: во-первых, в сфере хозяйственно-экономической жизни и, во-вторых, в сфере общественно-политических отношений.
Наиболее массовой формой крестьянского протеста социально-экономического направления в Коми АССР, как и по всей стране, было бегство из колхозов. Масштабы и последствия данного явления в рассматриваемые годы были столь существенны,
147
что в литературе часто вместо термина "бегство из деревни" употребляют более величественный и даже в какой-то степени библейский - "исход"195.
Численность наличного колхозного населения Коми АССР за 1946-1958 гг. сократилась на 22,5% - с 126,6 тыс. до 98,2 тыс. человек196. В значительной мере это было обусловлено объективными процессами бурного развития промышленности республики, требовавшей притока рабочих рук. В то же время основным побудительным фактором ориентации колхозного крестьянства на поиск путей выхода из колхозов было социальное неблагополучие - крайне низкий уровень жизни колхозников, значительное отставание от материального положения рабочих и служащих. Негативное влияние оказывало и униженное социально-правовое положение крестьян. Стремясь избежать экономического и правового гнета в рамках колхозной системы, крестьянство всеми силами пыталось покинуть деревню или хотя бы изменить свой социальный статус, оставаясь проживать в сельской местности. Так, например, ежегодно из числа наличных трудоспособных работали в лесной промышленности, но проживали в колхозах от 12 тыс. 600 человек в 1946 г. (24,7% от всех наличных трудоспособных) до 9 тыс. 217 человек в 1958 г. (21,2%)197. В среднем по СССР удельный вес проживавших, но не работавших в артелях составлял 7-8% ко всему трудоспособному населению коллективных хозяйств198. Многие колхозы Коми АССР в рассматриваемый период были обеспечены рабочей силой только на 25-30% от принятых норм199.
Масштабы легальных, регулируемых государством каналов перераспределения людских ресурсов (организованный набор в промышленность, мобилизация молодежи через систему подготовки трудовых резервов, призыв на военную службу) не могли удовлетворить всех желающих. Ежегодно сотни колхозников покидали деревню без разрешения правлений артелей, т.е. "самовольно". Так, в Сторожевском районе Коми АССР в 1949 г. нелегально выехало из колхозов 43,4% от всех ушедших трудоспособных колхозников200. Эта проблема была актуальна и для других районов Коми АССР. Например, в решении исполкома Усть-Усинского районного Совета от 14 апреля 1953 г. говорилось: "В целях оказания помощи колхозам района в части возвращения на колхозное производство колхозников, самовольно ушедших на работу в учреждения, организации и предприятия ... выявить количество ушедших ... в разрезе колхозов, с указанием места их работы и поставить вопрос перед руководителями учреждений, организаций и предприятий об освобождении их с работы и направлении в распоряжение колхозов"201.
148
В условиях Коми АССР ушедшие крестьяне стремились попасть, главным образом, в лесозаготовительную промышленность. Кроме того, они перемещались в транспортные, строительные и другие организации. Работа в лесной промышленности привлекала относительно высоким заработком и тем, что поступающему на работу выплачивалось единовременное безвозвратное пособие - 150 руб. за один год контракта, а также проводилось авансирование в размере 500 руб. за один год контракта, оплачивалась стоимость проезда к месту работы всей семьи и суточные, предоставлялось общежитие, бесплатное обучение специальностям202.
Масштабы данного перемещения были весьма велики - с 1946 до 1952 г. свыше 10 тыс. колхозников республики пополнили постоянные кадры промышленности. Постепенно этот процесс сокращался. Начиная с 1953 и до конца 1958 г. число колхозников, выбывших по восстановленной после войны системе оргнабора в промышленность, составило всего 1318 человек203. Этому способствовала и реализация постановления Совета Министров СССР от 28 ноября 1951 г. "Об упорядочении проведения организованного набора рабочих в колхозах", согласно которому предприятиям в очередной раз строго запрещалось принимать на работу колхозников, без соответствующего на то разрешения со стороны правлений204.
Наибольшему сокращению за период 1946-1958 гг. подверглась категория подростков от 12 до 16 лет, соответственно, с 15,5 тыс. до 4,9 тыс. человек, или более чем в 3 раза (Прил., табл. 44). Столь сокрушительное сокращение численности подростков (на 10,6 тыс.) было вызвано во многом увеличением набора в ремесленные училища и школы фабрично-заводского обучения (ФЗО), которые комплектовались в значительной степени за счет сельской молодежи. Например, за период 1940-1949 гг. в ремесленные училища и школы ФЗО были направлены из колхозов 14 тыс. 620 юношей и девушек205. На данный процесс влияло уменьшение рождаемости в военное время, 12-16-летние - это дети войны206.
Большая часть молодежи призывного возраста, отслужив в армии, вовсе не стремилась вернуться в родные колхозы. Имея на руках военный билет, они могли легко получить паспорт. Демобилизованные пользовались солидным преимуществом при поступлении в учебные заведения, а также при приеме на работу, и не упускали случая воспользоваться этим. "Невозвращенцы" стали столь распространенным социальным явлением села, что в 1954 г. депутат Верховного Совета Коми АССР М.В. Помыслов от Лоемского избирательного округа поставил перед Советом
149
министров Коми АССР вопрос о необходимости принятия особых мер для возвращения отслуживших солдат из Советской Армии в свои колхозы, откуда они были мобилизованы207.
С 1953 г. значительная часть колхозного крестьянства пополнила ряды сельскохозяйственных рабочих. Это было связано с тем, что, согласно принятому партией и правительством решению, механизаторские кадры МТС, ранее имевшие статус сезонных рабочих, членов коллективных хозяйств, переходили в штат машинно-тракторных станций. Они пользовались теми же социальными гарантиями, что и рабочий класс (государственное пенсионное обеспечение и т.д.). Естественно, это стало стимулом для колхозного крестьянства Коми АССР. Так, среднегодовая численность работников совхозов и МТС республики увеличилась в 1955 г. на 71% по сравнению с 1953 г.208
Процесс "исхода" крестьян из деревни самым негативным образом отражался на состоянии трудовых ресурсов колхозов Коми АССР, а следовательно, и на всем сельскохозяйственном производстве. Республиканские хозяйственные органы в 1946 г. отмечали, что в колхозах распространено "затягивание полевых работ и несоблюдение лучших агротехнических сроков. Так, весновспашка затянулась до 1 июля, подъем паров - до 1 августа, уборка комбайнами зерновых - до 1 октября и т.д."209 В докладной записке Коми областного комитета ВКП (б) в ЦК ВКП (б) на имя Г.М. Маленкова от 13 января 1949 г. отмечалось, что в республике "основными причинами отставания сельского хозяйства в колхозах являются острый недостаток рабочей силы и плохая техническая оснащенность МТС и колхозов тракторами и сельхозмашинами". Далее сообщалось, что "из года в год сокращается количество колхозных дворов, если в 1940 г. было 51 285 колхозных дворов, то в настоящее время осталось 40 707. Количество взрослых трудоспособных колхозников уменьшилось с 82 тыс. чел. до 41,3 тыс. чел. В то же время число рабочих и служащих (без лагерей МВД) увеличилось с 52 280 чел. до 109 850 чел. ... за последние годы большое количество трудоспособных колхозников и рабочих лошадей колхозов привлекается на осенне-зимний сезон лесозаготовок и сплавные работы. Если в 1940 г. при наличии в колхозах 82 тыс. трудоспособных колхозников привлекалось на лесозаготовки до 10 тыс., то в настоящее время из 41 тыс. трудоспособных колхозников привлекается 18 тыс. чел. Кроме того, на обслуживании лесозаготовок (подвозка фуража, продовольствия и уход за лошадьми) работают до 4 тыс. чел. На сезонной охоте, рыбной ловле, в различных геологоразведочных партиях и перевозке почты ежегодно заняты до 5 тыс. колхозников. Таким образом, свыше 26 тыс. чел., т.е. 65% с октября по апрель месяц ка
150
ждого года в колхозном производстве не участвуют. Весной и летом на сплаве леса также работают до 8 тыс. трудоспособных колхозников. В осенне-зимний и весенний периоды в колхозах остаются только 15 тыс. чел. трудоспособного населения, тогда как по нормам, установленным Советом Министров СССР постановлением от 19 апреля 1948 г., на обслуживание одного лишь животноводства, вместе с оленеводством, требуются минимум 12 тыс. чел. Ввиду острого недостатка рабочей силы в большинстве колхозов за одной скотницей закреплены 16-20 коров, а за конюхом - 15-20 лошадей, а работники, кроме ухода за скотом, должны подвозить корма, воду, дрова, вывозить навоз и убирать помещения"210. "Все это привело к тому, что за последние годы колхозы не справляются с выполнением важнейших сельскохозяйственных работ, затягивают весенний и озимый сев, упрощают агротехнику, допускают большие потери урожая, не обеспечивают сбора необходимого количества кормов. Колхозы крайне недостаточно занимаются строительством полеводческих построек и животноводческих помещений"211 и "хотя производительность труда колхозников по сравнению с довоенным годом увеличилась на 15% и значительно больше привлекаются к сельскохозяйственным работам нетрудоспособные колхозники и подростки, однако количество трудодней, выработанных всеми колхозниками в 1947 г., в сравнении с 1940 г., уменьшилось на 4,3 млн трудодней, или на 28%"212.
Необходимо отметить, что ситуация с обеспеченностью трудовыми ресурсами колхозов была несколько смягчена после реформ 1953 г., когда благодаря государственной поддержке в деле "повышения материальной заинтересованности" колхозников в результатах своего труда, работа в "общественном хозяйстве" стала более социально-привлекательной. В период с 1953 по 1958 г. наблюдался непрерывный приток в колхозы Коми АССР самой дееспособной категории работников - взрослых мужчин -с 8,7 тыс. до 11,2 тыс. (Прил., табл. 44). В 1958 г. председатель колхоза "Заря коммунизма" Сыктывдинского района И. Данилов со страниц печати сообщал, что "многие колхозники возвратились в артель. На сельскохозяйственном производстве остаются юноши и девушки. Это отрадное явление. Но молодежи в колхозе пока мало"213.
Бегство было характерным явлением не только для рядовых колхозников, но и для вышестоящей профессиональной группы -механизаторов. Хозяйственные органы отмечали следующие причины неудовлетворительной работы МТС: "текучесть кадров, плохой ремонт машин, низкая трудовая дисциплина"214 (простои, перерасход топлива и т.п.). Также отмечалось, что "в системе МТС Ко
151
ми АССР ощущаются большой недостаток и текучесть всех механизаторских кадров. При том, что с 1948 по 1951 г. (за четыре года) через школы механизации при МТС прошли 11 900 чел., так что должно быть 1700 чел., однако фактически имеются только 836 чел., потому что за то же время ушли из МТС более 600 человек, ежегодно происходит почти полная сменяемость трактористов из-за материальной незаинтересованности их в работе МТС... низкое материальное положение приводит к тому, что механизаторы под всякими предлогами стараются уйти из МТС и поступить в лесные хозяйства, так как оплата труда в лесозаготовительных организациях значительно выше"215. Потребность в кадрах механизаторов по Коми АССР на 1 января 1953 г. составляла: трактористов гусеничных тракторов - 920 (имелись 473), трактористов колесных тракторов - 702 (345), бригадиров тракторных бригад - 198 (133), комбайнеров - 158 (90), механиков - 129 (105), заправщиков требовалось 212 человек (работали 106)216.
Другой наиболее доступной и массовой формой противодействия крестьян проводимому жесткому курсу государственной политики и методам государственного регулирования деревенской жизни в 1946-1958 гг. был экономический саботаж. В сентябре 1946 г. республиканская газета "За новый Север" сообщала, что в результате чрезмерного увлечения своим подсобным хозяйством "колхозники уклоняются от участия в общественном труде, что ведет к образованию искусственной нехватки рабочей силы в колхозах"217.
Саботаж проявлялся и в равнодушном отношении к животным и к порче колхозного имущества. Например, в 1949 г. председатель колхоза "Выль-Олбм" Железнодорожного района В.М. Сокерин, когда конюх артели обратил его внимание на то, что лошадь по кличке Белых находится в плохом состоянии и без отдыха используется колхозниками на подвозке дров, никаких мер к предотвращению варварского использования животного не предпринял, лишь цинично высказался, что "если она погибнет, за храбрость на могиле крест поставим"218. На третий день лошадь пала. Возможно, что это единичный случай, однако даже в нем проглядывает бесхозяйственность, подчеркнутое равнодушие к колхозному имуществу как самого председателя, так и остальных колхозников, нещадно эксплуатировавших лошадь. Члены колхоза не воспринимали "общественное хозяйство" своим, за которое надо, что называется "болеть душой". Эмоциональная отстраненность работника в процессе работы - характерная черта подневольного труда.
В документах Коми областного комитета ВКП (б) за 1950 г. отмечалось, что во многих колхозах республики "недостает жи
152
вотноводческих помещений, а имеющиеся пришли в ветхость, новых не строится. Скот стоит в грязи, подстилка не проводится, даже в морозы телята поятся в речке"219. Бюро обкома ВКП (б) высказывало озабоченность по поводу того, что ежегодно "большое количество хлебопродуктов в колхозах разбазаривается, расхищается, портится, в результате чего теряются тысячи пудов хлеба"220, "убранный хлеб ссыпают прямо в поле, где он мокнет и теряет необходимые качества"221.
Уклонение колхозников от трудового участия в "общественном хозяйстве" артелей в послевоенные годы приняло массовый размах. Документы отчетности колхозов фиксировали две категории "уклонистов" - это колхозники, не принимавшие участия в колхозном производстве в течение всего года, и члены сельхозартели, работавшие, но не выработавшие установленного государством "годового минимума трудодней", т.е. трудившихся недостаточно интенсивно.
В колхозах Коми АССР число колхозников первой категории в период с 1946 по 1952 г. стремительно возросло с 963 (1,2% от общего числа работавших членов колхоза) до 13 104 (19,8% от общего числа работавших), или в 13,6 раза номинально и в 16,5 раза -относительно. С 1953 г. число данной категории работников стало постепенно снижаться, оставаясь, однако, довольно значительной величиной. Так, в указанном году не выработали ни одного трудодня 11 760 человек (18,1%), а в 1958 г. - 10 902 человек (18,6%) (Прил., табл. 45). Необходимо отметить, что среди рассматриваемой категории колхозников менее всего было трудоспособных мужчин и женщин. Ее основу составляли престарелые и "отходники" (ушедшие в Красную Армию, на работу в государственные предприятия и учреждения, вступившие или вернувшиеся в колхозы в течение года). Однако с 1953 г., после некоторой общей либерализации колхозной системы, число трудоспособных колхозников данной группы возросло. В 1958 г. 365 трудоспособных членов сельхозартелей (200 мужчин и 165 женщин) вообще не участвовали в "общественном хозяйстве", при этом доминирующую роль играли уже мужчины (Прил., табл. 45).
Наибольшим удельным весом среди колхозников, не работавших в колхозах Коми АССР, обладала категория "престарелых и нетрудоспособных". К 1946 г. их число сократилось до 37 человек (0,3% работавших лиц данной категории), против 957 человек (3,5%) в 1940 г. Однако в дальнейшем их численность резко возросла, составив в 1952 г. 5841 человек (55,9%), а в 1958 г. - 7628 человек (61,8%).
В большинстве среди уклонявшихся от труда были "отходники". Если в 1946 г. все работники данной группы принимали уча
153
стие в колхозном производстве, то уже в 1952 г. число не работавших лиц этой категории составило 3524 человека (33,1% от общего числа "отходников", принимавших участие в колхозных работах). В последующие годы их число номинально несколько сократилось, оставаясь, однако, довольно солидной относительной величиной. Так, в 1958 г. 2380 человек (26,7%) из числа ушедших или вернувшихся в колхозы в течение года не выработали ни одного трудодня (Прил., табл. 45).
Доля не работавших подростков от 12 до 16 лет резко возросла к 1952 г., составив 3614 человек (35% от работавших подростков), против 797 человек (5,4%) в 1946 г. Меры по повышению материальной заинтересованности колхозников в "общественном" труде, предпринятые правительством Г.М. Маленкова и поддержанные на сентябрьском (1953 г.) Пленуме ЦК КПСС, положительно сказались на трудовой активности подростков. К 1958 г. число не работавших составило всего 529 человек, но, несмотря на это, осталось относительно высоким - 11,5% от всех принимавших участие в колхозном производстве подростков.
Вторая категория членов коллективных хозяйств Коми АССР, занимавшаяся прямым экономическим саботажем, - принимавшие участие в колхозном производстве, но не выработавшие принятого общим собранием "минимума трудодней" - была несколько менее значительной по численности (исключение составляет 1946 г.). В связи с падением доходов от общественного хозяйства к 1952 г. их количество стремительно возросло до 11 140 человек (16,9% всех работавших), против 5827 человек (7,3%) в 1946 г. К 1958 г., из-за резкого усиления материальной заинтересованности работников в результатах своего труда, число не выработавших "минимума" номинально сократилось в 4,2 раза, составив 2632 человека (4,5% всех работавших).
В связи с тем, что обязанность вырабатывать "минимум трудодней", как правило, не распространялась на престарелых и нетрудоспособных колхозников, доминирующую роль среди лиц, не вырабатывавших "минимума", в отличие от первой категории работников, составляли до 1953 г. подростки и "отходники", после 1953 г. - взрослые трудоспособные.
Если объединить рассмотренные категории в одну, а именно: лиц, членов сельхозартелей Коми АССР, так или иначе уклонявшихся от добросовестного выполнения своих трудовых обязанностей в период первых послевоенных пятилеток, то выявляется следующая картина - в указанных хронологических рамках их число неуклонно и стремительно возрастало. Так, если в 1946 г. халатность была свойственна 6790 колхозникам республики (8,5% от всех работавших), то уже в 1952 г. - 24 244 (36,7% от
154
всех работавших). Следовательно, указанная категория работников увеличилась всего за семь лет в абсолютных цифрах в 3,6, а относительно - в 4,3 раза (Прил., табл. 45). Подобную динамику можно расценивать как свидетельство интенсификации сопротивления колхозного крестьянства в ответ на снижение своего жизненного уровня и рост административного давления на колхозную деревню.
Либерализация аграрной политики государства с 1953 г. сказалась на некотором улучшении ситуации с трудовыми ресурсами колхозов Коми АССР, но не решила указанную проблему принципиально. Так, количество недобросовестных работников артелей снизилось за шесть лет реформ колхозной системы (к концу 1958 г.) до 13 534 человек (23,1% от всех работавших), т.е. номинально в 1,8, а относительно - в 1,6 раза от уровня 1952 г. Однако данная тенденция не прослеживается относительно наиболее дееспособной части трудовых ресурсов сельхозартелей - взрослых трудоспособных колхозников, неудовлетворительно работавших в "общественном хозяйстве". Их число возрастало, с некоторыми колебаниями, на протяжении всего рассматриваемого периода (1946-1958). Так, если в 1946 г. халатное отношение к труду было свойственно 819 трудоспособным, то в 1952 г. - уже 2215, а в 1958 г. - 2997222. Следовательно, можно утверждать, что бегство из деревни и уклонение от работ в колхозе были наиболее распространенными и массовыми формами социального протеста колхозного крестьянства, коллективным ответом на жесткий режим их эксплуатации, через колхозную систему хозяйствования. Данная форма протеста наносила ущерб производительным силам сельского хозяйства республики. Безусловно, основной урон трудовым ресурсам деревни нанесла Великая Отечественная война, однако послевоенные условия жизни и труда колхозников не позволяли надеяться хотя бы на некоторое их восстановление.
Структура трудовых ресурсов артелей республики, несмотря на некоторое улучшение во второй половине 1950-х годов, оставалась некачественной. Анализ данных табл. 44 Приложения позволяет сделать вывод, что среди трудоспособных членов сельскохозяйственных артелей Коми АССР, принимавших участие в колхозном производстве, преобладали женщины. Хотя к концу рассматриваемого периода абсолютная численность и удельный вес женщин из числа работавших трудоспособных и снизились с 78,6% в 1946 г. до 65,5% к 1958 г., они значительно превышали общую численность и удельный вес мужчин. Удельный вес мужчин из числа работавших трудоспособных вырос с 21,4% в 1946 г. до 34,5% в 1958 г. Изменилась и доля трудоспособных среди всех участвующих в общественном хозяйстве колхозов. Если в 1946 г.
155
удельный вес трудоспособных среди работавших составлял 47,1% из общего числа, то в 1958 г. - 55,7%. Активное участие в колхозном производстве вынуждены были принимать престарелые, инвалиды и подростки. Доля работавших престарелых и инвалидов возросла с 16,7% в 1946 г. до 21,1% - в 1958 г. Удельный вес подростков, наоборот, снизился с 18,4% в 1946 г. до 7,8% в 1958 г.
Довольно значительную роль среди экономических форм социального протеста колхозников в рассматриваемые годы играли "покушения на колхозную собственность" и, прежде всего, самовольные захваты "общественной" земли. Личное приусадебное хозяйство служило для колхозников Коми АССР основным средством к существованию. Оно обеспечивало крестьянскую семью картофелем, овощами, мясом, молоком. Однако борьбу за "незаконные" земельные "захваты", вопреки официальной версии властей об "активизации отдельных спекулятивных и рваческих элементов, прикрывающихся членством в колхозе", нельзя рассматривать как стремление крестьян к дополнительной наживе, источнику обогащения. Она никогда не выходила за рамки борьбы с голодом, для обеспечения приемлемого уровня биологического выживания и велась за жизненные, насущные интересы крестьянства. Захваты земли занимали одно из важнейших мест в системе социального протеста. Хозяйственные органы Коми АССР отмечали, что "в республике нарушения Закона о земле получили массовое распространение"223.
В то же время необходимо отметить, что размеры этих прирезок были в основном очень невелики, сопоставимы с размерами личных огородов. Из 13 315 га расхищенных земель колхозов, выявленных в конце 1946 г., только 739 га составляли приусадебные земли (5,5%), остальная земельная площадь (главным образом сенокосные луга) была присвоена различными учреждениями и организациями для добывания кормов224. Однако такие действия колхозников расценивались властями как злостное и социально-опасное преступление, направленное на "подрыв общественного хозяйства колхозов", а виновные в захватах строго карались. Меры воздействия на нарушителей были усилены Законом от 19 сентября 1946 г. "О мерах по ликвидации нарушений Устава сельскохозяйственной артели в колхозах", реализация которых должна была в корне пресечь "раздувание личного хозяйства в ущерб общественному"225.
После выхода данного Указа в Коми АССР была создана 241 комиссия. В последующие годы они регулярно проводили контрольные обмеры земель крестьянского подворья226. Выявленные земельные "излишки" (т.е. все, сверх разрешенных Уставом норм землевладения) немедленно конфисковались вместе с
156
урожаем. На 1 января 1947 г. колхозам были возвращены изъятые как от частных лиц, так и организаций 80 голов лошадей, 99 голов крупного рогатого скота, 97 голов мелкого скота, 1080 ц зерна, 7205 т сена, 980 единиц различного сельскохозяйственного инвентаря, одна автомашина, десять построек и большое количество сбруи. Взыскано 3787 тыс. руб. из выявленных 5350 тыс. задолженностей227. За "грубейшие нарушения Устава сельскохозяйственной артели и расхищение колхозного добра" были осуждены 72 человека, в том числе такие ответственные лица, как прокурор Корткеросского района, заведующий отделом животноводства Ижемского района, управляющий районным отделом госбанка Сторожевского района и др.228
Закон разрешал колхозам взыскивать с колхозников-нарушителей "понесенный ущерб" и в денежном эквиваленте, когда предназначенный к изъятию урожай оценивался по рыночным ценам и полученная сумма через суд предъявлялась к уплате. Это было гораздо выгоднее, чем штраф натурой, и правления артелей охотно пользовались данной мерой, пополняя колхозный бюджет. Необходимо отметить, что большинство крестьян совершенно не осознавали сущности советских законов о земле и расценивали действия правлений колхозов как прямой произвол, а получив неутешительный вердикт Народного суда, искренне обижались и недоумевали, считая его "неверным и в корне неправильным"229. Региональный представитель Совета по делам колхозов при Совете Министров СССР отмечал в 1948 г., что колхозники Коми АССР повсеместно жалуются, что у них "незаконно отбирают усадьбу"230.
Так как истинной целью колхозов в борьбе с земельными прирезками было получение с нарушителей натуральных и денежных штрафов, то конфискованные у крестьян земли совершенно не использовались. Подобная бесхозяйственность вызывала горечь и раздражение колхозников. Член сельхозартели им. Маленкова Троицко-Печорского района Коми АССР И.И. Юдин в 1951 г. давал показания на суде: "Отец мой погиб на фронте. Я сам также участник Отечественной войны, защитник Родины, и неужели не могу посадить картофель на своем участке около дома на площади 370 кв. м, когда у колхоза 60% земли запущено и превращено в целину, а нас судят за то, что мы у себя посадили картофель"231. Колхозница той же артели М.М. Кузнецова в 1953 г. говорила суду: "Изъятой у меня землей я не пользуюсь с 1951 г. С тех пор участок зарос бурьяном. Раньше я сдавала государству поставку (натуральный налог. - Авт.) и себе имела помощь. Сейчас же от этого нет пользы ни мне, ни государству, ни колхозу"232.
157
Меры по борьбе с крестьянскими прирезками были столь эффективными, что в последующие годы наблюдалось значительное сокращение данного вида преступлений. Если в 1946 г. было обнаружено 739 га "излишков" приусадебных земель233, то в 1950 г. -уже 155 га234. В том же году за расхищение земель колхозов по Коми АССР были привлечены к ответственности 101 человек, из них - 20 председателей и 20 рядовых колхозников235.
Другой формой социального протеста колхозников в экономической сфере было "хищение и растаскивание колхозного имущества", которое носило как системный (организованный), так и спонтанный характер. Низкие доходы крестьянской семьи и высокий уровень эксплуатации заставляли жителей деревень рассматривать колхозное имущество как один из источников существования. Доказательством служит тот факт, что расхищались в основном продукты питания и корма для скота.
Пик массовых хищений приходился на первые, самые голодные послевоенные годы. Позднее это стало прерогативой административной верхушки колхозов. Председатели часто "переавансировали" себя и правление колхоза деньгами и продуктами. Обменивали свой некачественный скот на самый продуктивный из колхозного стада, платили из натуральных доходов колхозов госпоставки за себя и родственников и т.п. Однако и рядовые колхозники занимались хищениями, особенно во время уборки урожая.
Необходимо отметить, что "не оприходование" полученного урожая или продуктов (т.е. сокрытие от государственного учета) было главным методом организованного воровства в колхозах. Неучтенный молодняк скота, часть урожая, как правило, продавали на сторону, а деньги присваивали. В колхозах Коми АССР были совсем иные случаи, когда расхищенное зерно без учета, прямо с колхозных полей, с ведома и прямой санкции председателей, скармливалось колхозному скоту с тем, чтобы накормить его вволю, хотя бы раз в году в период уборки урожая.
Некоторые председатели нарушали закон и в интересах колхозников. Например, в 1947 г. по тайному распоряжению председателя артели им. Ленина Усть-Куломского района Н.Н. Зезегова часть собранного хлеба была не оприходована, утаена от сдачи государству с тем, чтобы в дальнейшем распределить его среди членов колхоза. При этом он просил колхозников сохранять тайну, объясняя, что "если оставленное зерно не сможем сохранить и обнаружат, нас (правление. - Авт.) за это будут судить, а вам всем придется помереть с голоду"236.
Колхозники весьма активно утаивали и свой личный скот от государственного учета с тем, чтобы сократить налогооблагае
158
мую базу. Любопытно, что, несмотря на налоговую реформу для личных подсобных хозяйств 1953 г. и отмену с 1 января 1958 г. натурального налога с индивидуального подворья, колхозники продолжали по привычке укрывать скот. Сохранились жалобы работников органов статистики Коми АССР на то, что колхозники в 1958 г., как и раньше, упрямо укрывают домашний скот от учета, опасливо полагая, что постановление об отмене сельскохозяйственного налога - просто хитрая уловка, направленная на выявление реальных размеров налогооблагаемой базы их хозяйств237. В 1958 г. факты умышленного укрытия скота были выявлены почти во всех районах Коми АССР. Наибольший процент недоучета скота в личных подсобных хозяйствах колхозников обнаружился в Прилузском (13,9% овец), Удорском (16,7% свиней и 11,9% овец), Усть-Куломском (12,3% коз) и Усть-Цилемском (20% коз) районах238. Следует добавить, что до этого за укрытие источника дохода виновные должны были привлекаться к уголовной ответственности239.
Выражая свое отношение к реалиям колхозной жизни, крестьяне горько шутили: "Мы работаем за палочки" (т.е. бесплатно, только за отметки о трудоднях, делаемые бригадиром), «у нас в хозяйстве "сталинская корова"» (т.е. коза, из-за непомерного налога на содержание коровы), а надой колхозных коров долгое время после войны, не превышавший 500-700 л в год, наоборот, насмешливо называли "козьим удоем"240.
Правовое бессилие крестьян перед властями, униженное социальное положение, их отчужденность от общеполитического процесса вели к росту общественной апатии колхозников. Низкий уровень социальной активности можно, с полным основанием, рассматривать как своеобразную форму социального протеста.
В рассматриваемый период, особенно до 1953 г., довольно распространенным было явление, когда члены сельхозартели отказывались посещать общие собрания колхоза. Если бы так называемая "колхозная демократия", самоуправление колхоза было бы действительно реальным, полноправным, живым, а не "декоративным" институтом, то уровень посещаемости собраний был бы гораздо выше, ибо колхозники чувствовали бы свою сопричастность к формируемой политике и ответственность за принимаемые решения. Увы, в условиях сложившейся колхозной системы на это не приходилось рассчитывать. Собрания превращались в некие ритуальные действия, не несущие в себе для его рядовых участников почти никакого смысла и потому - нестерпимо скучные. Однако Устав строго требовал, чтобы собрания были обязательно правомочными, для чего на них должно было присутствовать не менее двух третей списочного числа колхозников.
159
Процедура принятия любых решений в "высшем органе власти сельхозартели" проходила в форме голосования простым большинством, которое всегда должно было носить открытый (т.е. наименее демократичный) характер. На практике это служило инструментом выявления "недовольных".
Рядовые колхозники прекрасно осознавали всю полноту своей беззащитности от произвола администрации, не говоря уже о партийных и государственных органах, представители которых зачастую присутствовали на собраниях. Крестьяне, что называется, "голосовали ногами", т.е. бойкотировали главный институт так называемой "колхозной демократии", тем самым лишая его легитимности241. Так, например, в колхозе им. Сталина Сыктыв-динского района из 16 общих собраний, проведенных в период 1947-1948 гг., 12 оказались неправомочными242. Данная проблема получила столь широкое распространение в республике, что грозила парализовать реализацию всех важнейших принимаемых решений по управлению колхозной системой, для которых, согласно "Примерному Уставу", обязательно требовалось формальное одобрение общего собрания колхозников (перевыборы председателя, утверждение годового отчета артели и т.д.).
Для того чтобы выйти из создавшегося правового тупика, колхозное руководство не останавливалось и перед фальсификацией отчетных документов, путем завышения фактического числа участников собрания до уровня кворума, умолчания списочного количества колхозников, числа голосовавших и т.д.243 Подделка данных могла происходить и на районном уровне власти244. Были случаи применения к колхозникам и незаконных мер воздействия. Так, в колхозе "Беляевский" Прилузского района в 1948 г. "за неявку на общее собрание" налагался штраф в виде списания части трудодней245.
Иногда закон нарушался и в интересах колхозников. Некоторые председатели для того, чтобы привлечь людей на собрание и расположить их на добрый лад, устраивали для всех присутствовавших после его окончания бесплатное угощение за счет артели246. Для этих целей в колхозном стаде специально содержались несколько "неучтенных" (следовательно, неподконтрольных государственному надзору) овец, которые и забивались по такому случаю247. Идя на подобное, председатели рисковали, поскольку это расценивалось как двойное нарушение закона: во-первых, считалось "разбазариванием колхозного имущества" и сурово каралось, а во-вторых, угощение не должно было быть бесплатным, все съеденное необходимо было оценить по рыночным ценам и вычесть из доходов колхозников на трудодни. Если верить документам Совета по делам колхозов при Совете Министров СССР, то только в
160
1948 г. в колхозах Коми АССР было "растранжирено" 2245,7 ц мяса, 33,6 ц животного масла, 1853,7 ц молока248.
Когда колхозникам удавалось избирать членом правления "своего", авторитетного им человека, а не указанного сверху, то "партийно-советские органы власти" незамедлительно вмешивались. Так, Прокуратура Коми АССР с возмущением отмечала, что в колхозе "Совет" Ношульского сельсовета избран в 1948 г. "некто Шулепов Платон Борисович - ... бывший учитель... репрессированный по ("политической". - Авт.) ст. 58 УК"249. В таких случаях устраивали "повторное голосование". Зачастую, для ускорения процесса, правление и председателя колхоза выбирали "списком", что было прямым нарушением Устава250.
Социальная апатия проявлялась и в настроениях наиболее "недовольной" и радикально настроенной части крестьян к главному "священному" политическому действу Советского государства - выборам в представительные органы власти, Советы всех уровней. В условиях советской однопартийной системы все кандидаты в депутаты баллотировались от так называемого "нерушимого блока коммунистов и беспартийных", т.е. на безальтернативной основе. Официальная печать широко распространяла данные о всеобщем участии граждан СССР в выборах (количество бойкотировавших выборы не превышало 1-2% всех избирателей) как свидетельство "всенародной поддержки" избранному курсу. Однако многие избиратели шли на выборы не столько для того, чтобы реализовать свои политические убеждения, сколько из-за "разумного конформизма", стремясь не дать повода властям заподозрить их в нелояльности.
Спецслужбы по Коми АССР в 1946 г. отмечали, что в связи с намеченными выборами в Верховный Совет СССР "имеются факты распространения версии о том, что органами НКВД при выборах будет установлен контроль и лица не принимающие участие в голосовании или вычеркивающие выдвинутых кандидатов... будут подвергаться репрессиям"251. Органы государственной безопасности регулярно предоставляли оперативную информацию партийным комитетам о политических настроениях населения с грифом "для сведения". Но многих это не останавливало. Во время проведения выборов в Верховный Совет СССР в феврале 1946 г. в Сторожевском избирательном участке при вскрытии урны была обнаружена листовка: "Долой коммунистов, долой колхозы. Да здравствует миллионное крестьянство!"252 По данному факту было заведено уголовное дело.
Для колхозников, не принимавших участия в выборах, были характерны следующие умонастроения. Престарелая крестьянка из Троицко-Печорского района отказалась идти на выборы и за-
6. Милохин Д.В., Сметанин А.Ф.
161
Процедура принятия любых решений в "высшем органе власти сельхозартели" проходила в форме голосования простым большинством, которое всегда должно было носить открытый (т.е. наименее демократичный) характер. На практике это служило инструментом выявления "недовольных".
Рядовые колхозники прекрасно осознавали всю полноту своей беззащитности от произвола администрации, не говоря уже о партийных и государственных органах, представители которых зачастую присутствовали на собраниях. Крестьяне, что называется, "голосовали ногами", т.е. бойкотировали главный институт так называемой "колхозной демократии", тем самым лишая его легитимности241. Так, например, в колхозе им. Сталина Сыктыв-динского района из 16 общих собраний, проведенных в период 1947-1948 гг., 12 оказались неправомочными242. Данная проблема получила столь широкое распространение в республике, что грозила парализовать реализацию всех важнейших принимаемых решений по управлению колхозной системой, для которых, согласно "Примерному Уставу", обязательно требовалось формальное одобрение общего собрания колхозников (перевыборы председателя, утверждение годового отчета артели и т.д.).
Для того чтобы выйти из создавшегося правового тупика, колхозное руководство не останавливалось и перед фальсификацией отчетных документов, путем завышения фактического числа участников собрания до уровня кворума, умолчания списочного количества колхозников, числа голосовавших и т.д.243 Подделка данных могла происходить и на районном уровне власти244. Были случаи применения к колхозникам и незаконных мер воздействия. Так, в колхозе "Беляевский" Прилузского района в 1948 г. "за неявку на общее собрание" налагался штраф в виде списания части трудодней245.
Иногда закон нарушался и в интересах колхозников. Некоторые председатели для того, чтобы привлечь людей на собрание и расположить их на добрый лад, устраивали для всех присутствовавших после его окончания бесплатное угощение за счет артели246. Для этих целей в колхозном стаде специально содержались несколько "неучтенных" (следовательно, неподконтрольных государственному надзору) овец, которые и забивались по такому случаю247. Идя на подобное, председатели рисковали, поскольку это расценивалось как двойное нарушение закона: во-первых, считалось "разбазариванием колхозного имущества" и сурово каралось, а во-вторых, угощение не должно было быть бесплатным, все съеденное необходимо было оценить по рыночным ценам и вычесть из доходов колхозников на трудодни. Если верить документам Совета по делам колхозов при Совете Министров СССР, то только в
160
1948 г. в колхозах Коми АССР было "растранжирено" 2245,7 ц мяса, 33,6 ц животного масла, 1853,7 ц молока248.
Когда колхозникам удавалось избирать членом правления "своего", авторитетного им человека, а не указанного сверху, то "партийно-советские органы власти" незамедлительно вмешивались. Так, Прокуратура Коми АССР с возмущением отмечала, что в колхозе "Совет" Ношульского сельсовета избран в 1948 г. "некто Шулепов Платон Борисович - ... бывший учитель... репрессированный по ("политической". - Авт.) ст. 58 УК"249. В таких случаях устраивали "повторное голосование". Зачастую, для ускорения процесса, правление и председателя колхоза выбирали "списком", что было прямым нарушением Устава250.
Социальная апатия проявлялась и в настроениях наиболее "недовольной" и радикально настроенной части крестьян к главному "священному" политическому действу Советского государства - выборам в представительные органы власти, Советы всех уровней. В условиях советской однопартийной системы все кандидаты в депутаты баллотировались от так называемого "нерушимого блока коммунистов и беспартийных", т.е. на безальтернативной основе. Официальная печать широко распространяла данные о всеобщем участии граждан СССР в выборах (количество бойкотировавших выборы не превышало 1-2% всех избирателей) как свидетельство "всенародной поддержки" избранному курсу. Однако многие избиратели шли на выборы не столько для того, чтобы реализовать свои политические убеждения, сколько из-за "разумного конформизма", стремясь не дать повода властям заподозрить их в нелояльности.
Спецслужбы по Коми АССР в 1946 г. отмечали, что в связи с намеченными выборами в Верховный Совет СССР "имеются факты распространения версии о том, что органами НКВД при выборах будет установлен контроль и лица не принимающие участие в голосовании или вычеркивающие выдвинутых кандидатов... будут подвергаться репрессиям"251. Органы государственной безопасности регулярно предоставляли оперативную информацию партийным комитетам о политических настроениях населения с грифом "для сведения". Но многих это не останавливало. Во время проведения выборов в Верховный Совет СССР в феврале 1946 г. в Сторожевском избирательном участке при вскрытии урны была обнаружена листовка: "Долой коммунистов, долой колхозы. Да здравствует миллионное крестьянство!"252 По данному факту было заведено уголовное дело.
Для колхозников, не принимавших участия в выборах, были характерны следующие умонастроения. Престарелая крестьянка из Троицко-Печорского района отказалась идти на выборы и за
6. Милохин Д.В., Сметанин А.Ф.
161
явила: "Я участвовать в голосовании не буду... дайте мне умереть без греха"253. В день выборов колхозница Е.К. Захарова сказала: "Что нам до этого голосования? Все равно будем голодные и бедные... Раньше (до войны. - Авт.) было жить хорошо, люди кушали сыр, масло, а теперь только говорят, что жить стало лучше. Где тут правда?"254 Колхозник П. Мартюшев из д. Лемты на предвыборном собрании пообещал, что "выбирать будем, но избранные кандидаты чтобы голодом народ не держали, а то на первых выборах (Верховного Совета СССР первого созыва в 1937 г. - Авт.) на словах обещали много, а в действительности ничего нет"255. Наркомат внутренних дел Коми АССР сообщал, что "имеются и другие аналогичные факты антисоветских толкований о советском демократизме и выборах депутатов в Верховный Совет Союза ССР"256, а также, что среди крестьян широко распространены "провокационные слухи о неизбежном роспуске колхозов и падении Советской власти"257.
Но избиратели боялись легально выражать свое недовольство, что можно проследить по такой форме связи депутатов с "массами", как "наказы избирателей". В "наказах" депутатам Верховного Совета Коми АССР и Советов других уровней жители сельской местности совершенно не поднимали, казалось бы, "напрашивавшихся злободневных" вопросов, например, относительно паспортного режима в деревне, уровня оплаты труда в колхозах, закупочных цен на производимую в колхозах продукцию, цен в магазинах и подъема уровня жизни колхозного крестьянства, налоговой системы на личное подворье, вопросов улучшения советского законодательства, в частности, об изменениях в Уставе сельхозартели, просьб о кадровых решениях, т.е. таких, которые можно было бы, хоть в какой-то степени, трактовать как проявление недовольства. Как правило, наказы сводились к следующим, возможно не менее насущным, бытовым просьбам частного характера, не решавшим социальные проблемы принципиально: строительство социально значимых объектов (пекарня, клуб, баня, школа, больница); вопросы благоустройства населенных пунктов; помощь в приобретении техники, минеральных удобрений колхозам; пожелания "чутко относиться к избирателям"; отремонтировать или провести дороги; "расширить ассортимент и качество товаров в магазинах"; улучшить медицинское и культурно-бытовое обслуживание; возвратить колхозам "беглецов", подтянуть дисциплину; помочь с электрификацией, провести радио и т.д.
Главными виновниками своего бедственного положения колхозники считали местную власть. С высшей же властью колхозники связывали "надежды на лучшее будущее". Часто коллектив
162
ные письма о своем неблагополучии крестьяне посылали на имя высших лиц государственной власти. Писем было очень много. Только за 1947-1950 гг. в Совет по делам колхозов при Совете Министров СССР поступило 92 795 жалоб и заявлений258.
В качестве примера обращений крестьян к центральной власти можно привести, с некоторыми сокращениями, письмо из колхоза "Выль Туй" д. Винла Порожского сельского совета Ухтинского района Коми АССР председателю Совета Министров СССР НА. Булганину от 4 марта 1956 г. Стиль документа не изменен: «Мы, колхозники колхоза "Выль Туй", обращаемся к Вам ... Наш колхоз является одним из отстающих ... а это получилось потому, что во время войны были неурожаи ... а после войны не осталось в колхозе достаточной рабочей силы и из-за плохого руководства все развалилось, из-за недостатка кормов погибло большинство скота ... Взятая ссуда у государства не пошла на пользу. Купленный скот, на который израсходована ссуда, еще в дороге начался падеж скота ... Чтобы уплатить ссуду, колхоз не в силах за одни проценты, уже уплачено 25 тысяч, а колхоз всего получает дохода в год 40 тысяч. Потому что поля не удобрены, не хватает лошадей и людей для работы. Просили, чтобы с МТС выделили гусеничный трактор, не дали даже никакого ... Если бы нам на год дали один гусеничный трактор, то у нас поля были бы все удобрены, ибо навоза у нас в колхозе лежат горы, и навезли бы леса, чтобы строить скотные дворы и другие здания. Но все наши просьбы, сколько не говорили на собраниях, остаются обещаниями.
В деревне не имеется ни школы, ни клуба, живем и не знаем, что творится в мире. Праздники - ни митингов, ни собраний.
Дети, чтобы учиться хотя бы до четвертого класса, вынуждены ходить по 12 километров. Какая же у них учеба, когда детей семи лет посылают куда-то учиться и впоследствии дети из-за плохих условий, что они мерзнут, заболевают на всю жизнь. В колхозе очень много из-за этого малограмотных людей. Молодежь даже не брали в армию из-за неграмотности, а молодежь сейчас хочет учиться в вечерней школе. Школу не открывают из-за того, что не хватает учеников, их всего шесть человек, которые должны учиться с нолевой и до третьего класса, но если мало детей, пусть тогда они мерзнут и умирают, выходит так?
Мы думаем, что все эти недостатки, как улучшение работы колхоза, открытие школы и культурно-массовой работы, которой вообще не проводится, проверите факты и дадите указания, чтобы хотя немного обратили внимание на наш колхоз и виновников наказали. Надеемся, не откажете на наше письмо. Ждем ответа»259.
6*
163